Зов пахарей
Шрифт:
То, что я избрал именно эту дорогу, имело еще одну причину. Я хотел узнать, что сталось с мушцем Тиграном, которого я отправил в села долины вместе с вдовой и ребенком Геворга Чауша. Мне говорили, что еще до войны он с помощью Мехмеда-эфенди доставил Егинэ с малым Вардгесом в Ван. Далее события развивались таким образом, что мушец Тиграл был вынужден отправить жену Геворга Чауша на Кавказ, а сам с сыном ее Вардгесом пересек Абаханскую долину и пришел в церковь Тадэ. Отсюда, я слышал, он перешел в Персию.
Мы с моим конюхом вошли в церковь Тадэ под звон вечерних колоколов; это мне напомнило тот далекий день, когда мы с мушцем Тиграном очутились здесь, спустившись с гор.
Удивительно притягательную
В первое мое посещение этого храма здесь были старуха управительница, мельник, пастух и архимандрит. Сейчас оставалась одна только старуха; она шла, согнувшись в три погибели, чуть не водя носом по земле, в руках у нее была клюка, а на пальце перстень.
Солнечные часы по-прежнему отбрасывали тень, но не было архимандрита Гинда с набрякшими веками, который, взглянув на эту тень, два раза на дню торжественно звонил в колокол. Эту обязанность взяла на себя все та же дрввняя старуха, одна она звонила в колокол, одна служила обедню и пела старческим дребезжащим голосом. Кроме нее, в храме не было ни единой души. Отслужив обедню, она бралась за веник, подметала помещение, потом запирала дверь на большой замок и, озираясь с опаской, уходила.
Кладбище рядом с церковью, где раньше виднелось всегo несколько старых могил, стало значительно больше. Старуха показала на неболъшую могилу, прилепившуюся с самого края. Здесь был похоронен малолетний Вардгес, сын Геворга Чауша. И старуха рассказала нам, что ребенок в дороге простыл. Мушец Тигран принес его, больного, сюда, и здесь же Вардгес умер. Мушец Тигран похоронил его, а сам отправился в Персию.
– Я и мушец Тигран своими руками положили сиротку в сырую землю, – сказала несчастная старуха, утирая слезы.
Вардгес был похоронен в двух шагах от архимандрита Гинда, рядом с монастырским мельником. В землю была воткнута дощечка со следующей надписью:
«Последний привет мой отнесите моему армянскому народу.
Последний поцелуй – моему сыну Вардгесу».
У меня было больше причин плакать, но мой конюх быстрее меня расклеился. И без того он был не в себе оттого, что должен был с минуты на минуту расстаться со мной. Он то и дело оглядывался, и чем дальше мы уходили от армянской границы, тем медленнее делались его шаги. Что за колдовская это штука – родина? Когда она в наших руках, мы не чувствуем, как она пленительна и как многим обязаны мы ей. Мы забываем, как надо с ней обращаться, забываем, как самозабвенно надо ее любить. А когда она угнетена, когда в кабале, сердце наше начинает щемить, и мы места себе не находим от тоски и боли. Когда она свободна – мы с ней небрежны, когда она пленена – начинаем стенать и биться головой об стену, себя и других мучаем. Сколько усилий потом нужно, чтобы вернуть по неосторожности упущенную райскую птицу.
Ночь мы провели в церкви Тадэ.
Утром рано мы зашли на конюшню, где стоял на привязи мой конь. Последний конь последнего гайдука-добровольца. Завидев меня, он начал кусать удила. Я погладил его по спине и приладил седло.
И вот тут-то я и заплакал, оплакивая свою загубленую судьбу и судьбу всех гайдуков. Но это длилось один только миг. Я вывел коня во двор. Что делать с конем? Отпустить, что ли? К границе я должен был прийти без коня. Персы народ добрый, мудрый. Они поймут, что я потерял родину, и, может быть, позволят пожить у них некоторое время.
Барсег, взяв моего коня под уздцы, прошел вперед. Медленно шел он, уж так медленно, и все оглядывался, оглядывался.
Церковь Тадэ и могила малолетнего Вардгеса пропали из виду. Аварайр с рекой Тхмут остались позади. Мы спустились в какой-то овраг, по ту сторону которого пролегала дорога, ведущая в Тавриз. Я взял поводья из рук Барсега и несколько шагов прошел рядом со
– Ты был моим хорошим солдатом, Барсег, достойиым гайдуком и доверенным конюхом. Здесь наши дороги расходятся. Оставляю тебе своего верного коня. Я думал убить его, бросить в каком-нибудь овраге или же спихнуть с моста в реку, но вот какая у меня возникла мысль, мой славный… Возвращайся-ка ты в Армению. Родная земля призывает тебя. Иди и паши поля новой Армении. Моя душа так же, как и твоя, связана с каждым камнем нашей старой родины. Но ведь эта Армения тоже наша. Земля, люди – все бесценная наша родина. До этой минуты этот конь был конем гайдука, а теперь пусть он послужит новой Армении. Там остались многие мои воины. Иди же и ты. Ты дрался на Сардарапатском поле за эту землю, ты заслужил право быть там. Оттуда видны горы Кохба, где убили Фетара Манука. Иди в Армению.
А мое сердце с Андраником.
Он молча поглядел в мои глаза и, свернув последнюю цигарку, протянул ее мне.
И я пошел пешком по дороге, ведущей в Тавриз, а Барсег, оседлав моего коня, поехал обратно.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Бегство гайдука
Была летняя ночь.
На краю села Ахагчи на кровле своего домишка спал Борода Каро. В феврале 1921 года он вошел в Эчмиадзин с частями Красной Армии, а в апреле того же года вместе с Чоло бежал в Персию. Из города Хамадан – через Багдад – они перешли в Алеппо, а уж оттуда в Грецию.
В 1924 году Советская Армения даровала прощение всем беглым фидаи, и Чоло с Каро, вернувшись из Греции, занялись мирным земледельческим трудом.
Каро был избран членом правления сельсовета. В селе правили бывшие батраки. Создавался союз бедняков и середняков, направленный против кулачества. Бывшие фидаи считались неблагонадежными, и отношение к ним было соответствующее.
Через три года по возвращении из Греции Чоло арестовали. Борода Каро забеспокоился.
Однажды в Ахагчи явился милиционер и спрашивает, где, мол, Каро. Марта, жена Каро, сказала, что Каро отнес зерно на мельницу в Воскетас.
Милиционер поспешил в Воскетас. По дороге ему встретился человек в запачканной мукой одежде. Это бьл Каро. Милиционер спросил его:
– На мельнице большая очередь?
– Порядочная, – ответил Каро.
– Борода там был?
– Да, своей очереди дожидался, – сказал Борода Каро и, придя домой, избил жену, зачем-де она говорит всякому, кто ни спросит, где ее муж.
И хотя Каро был членом сельсовета, он уже догадывался, что ему не доверяют, и раздобыл на всякий случай оружие. Вот и сейчас он спал, положив возле себя винтовку. Днем он прятал ее в амбаре или в тоныре. Этот старый фидаи был до крайности мнителен и предусмотрителен. Не доверял никому, даже жене. От сегда спал один на кровле и при оружии. Под голову частенько клал булыжник, чтобы не забыться глубоким соном.
Кроме оружия Каро купил себе хорошего скакуна и назвал его Сосе. Он приучил коня днем пастись на лугу, а ночью стоять наготове за домом. Конь был обучен по знаку Каро мчаться галопом в любом направлении.
Что нужно пахарю – родимая земля и маленький мирный уголок на этой земле. Этот мирный клочок земли был тут. И Каро построил добротный дом в горном селении. Перед домом возвышалась гора Артени, а над горой каждую ночь всходила луна.
Прекрасный косарь был Каро, на поле он выходил всегда до рассвета. Чуть ниже среднего роста, рыжеватый, широкоплечий, с густыми, лихо закрученными усами. Подвижный и в то же время степенный, Каро производил впечатление человека внушительного. Куска хлеба спокойно не съел в жизни этот человек, все на ходу.