Зов странствий. Лурулу
Шрифт:
«Ха-ха! Их днем с огнем не сыщешь! И даже если бы мне их предложили, сомневаюсь, что я решился бы их приобрести — по множеству причин, в том числе потому, что я просто побоялся бы это сделать».
Винго тоскливо произнес: «Меня неудержимо притягивают такие безделушки — особенно в тех случаях, когда есть надежда собрать полный набор».
«Широко распространенное недомогание: зуд коллекционера», — поставил диагноз профессор Гилль.
«Может быть, полный набор можно купить у самих клугашей?» — пробормотал Винго, обращаясь скорее к себе самому, нежели к профессору.
Гилль усмехнулся: «Очень маловероятно!»
Винго вздохнул: «А за этот обломок сколько вы возьмете?»
Профессор снова усмехнулся: «Вы просто жаждете приобрести этот кусочек камня! Я мог бы назвать
«Так назовите же цену», — мрачно потребовал Винго.
«Вы принимаете меня за мошенника, полностью лишенного чести и достоинства? — возмутился Гилль. — Это бесполезный фрагмент, мне он ни к чему. Берите его даром, он ваш!»
Винго крякнул и выложил на стол два сольдо: «Это столько, сколько я готов заплатить. Считайте это моим вкладом, который поможет вам улететь с явно осточертевшей вам планеты».
«На таких условиях я не имею ничего против».
Двое слегка поклонились друг другу. Винго положил в карман обломок статуэтки и покинул музей.
~
Глава 12
Ближе к вечеру, когда белое солнце Пфитц сияло еще довольно высоко на темно-фиолетовом небе Марии, «Гликка» взмыла над Высадкой Фелькера и заскользила по воздуху в восточном направлении: над равниной, над океаном, к гористой сердцевине Беты. В сумерках судно приземлилось в космопорте Камбрии. К тому времени конторы экспедиторов уже закрылись на ночь; складские рабочие и грузчики тоже разошлись. За дальним краем посадочного поля темной стеной возвышалась чаща Великого Шинарского леса. В противоположном направлении россыпь огней свидетельствовала о местонахождении Камбрии — не очень большого городка. За городскими огнями в сумеречном небе чернела гряда Мистических холмов.
На протяжении миллиардов лет окрестности нынешней Камбрии подвергались бесчисленным тектоническим возмущениям. В районе Мистических холмов столкнулись медленно перемещающиеся континентальные плиты — одна надвигалась на другую, что приводило к катастрофическим оползням и обвалам; местами эти плиты долго «боролись лоб в лоб», пока одна из них, наконец, не подчинялась и не погружалась в нижележащую магму, в то же время выплескивая потоки пылающего газа и раскаленной лавы, устремлявшиеся вверх через параллельные трещины, служившие своего рода фракционирующими колоннами, формировавшими пропластки драгоценных металлов.
За пять тысяч лет, прошедших после прибытия на Марию Абеля Мерклинта, Камбрия пережила множество исторических преобразований. Численность местного населения то сокращалась, то приумножалась пропорционально интенсивности разработки месторождений Материнской залежи — ее рудники позволяли добывать редкоземельные элементы, синтезировать которые было бы слишком трудно и дорого.
Примерно через две с половиной тысячи лет после основания Камбрии местными жителями было сделано сенсационное открытие, повлиявшее на представление людей о себе по всей Ойкумене. Причиной сенсации стало обнаружение в чаще Великого Шинарского леса, всего лишь в нескольких шагах от ведущей в лес прогалины, четырнадцати идолов высотой примерно в полтора человеческих роста каждый. Первоначально допускалось, что идолы были делом рук дикарей-клугашей, и на них не обратили особого внимания. Затем, исключительно из любопытства, группа биохимиков решила изучить эти монументы и объявила их реликтами нечеловеческой цивилизации, обосновывая свое заключение несколькими соображениями. Новости об их открытии, сами по себе не выходившие за рамки возможного, мгновенно вызвали целую бурю разногласий. Камбрию заполонили участники сотен научно-исследовательских экспедиций. Окрестности городка обыскали и раскопали пядь за пядью, а монументы как таковые анализировали всеми известными способами.
Конечный результат исследований, неопределенный и противоречивый, не позволил внести ясность в вопрос о происхождении идолов. Так как материал монументов не плавился и не горел, невозможно было произвести его спектроскопический анализ; кроме того, этот материал ничего
Такова была первая загадка, ставившая в тупик лучших естественнонаучных экспертов. Вторая тайна занимала умы ксенологов и специалистов по культурно-социальной символике. Кого или что должны были изображать эти идолы? На первый взгляд это были существенно увеличенные по сравнению с натуральной величиной статуи четырнадцати клугашей, сидевших на корточках в позах, позволявших предположить медитацию или, возможно, подчинение. Следовало ли истолковывать эти идолы как попытку нечеловеческой расы увековечить свое представление о клугашах? Или же клугашей как таковых следовало рассматривать как нечеловеческую расу? Лица статуй отчасти скрывались под уплощенными коническими шлемами, а их открытые взору черты носили абстрактно-сатирический, причем не всегда человекообразный характер.
Споры продолжались; ученые и знатоки предлагали новые оригинальные теории. На участке, окружающем монументы, выросли корпуса научного института, а затем, с прибытием туристов, здесь образовалась небольшая община работников служб и учреждений, выполнявших самые различные функции.
Четырнадцать статуй выстроились строго по прямой линии на самом краю Великого Шинарского леса; и туристов, и местный персонал постоянно предупреждали о непредсказуемом темпераменте клугашей. Нередко, когда сумерки спускались на Мистические холмы, одинокий клугаш выскальзывал из лесной чащи, взбирался на статую, садился, свесив ноги, на ее безжизненные плечи и проводил в таком положении целый час, опустив подбородок на шлем идола. Зачем? Может быть, это способствовало мыслительным процессам дикарей? Или таким образом они «заряжались» психической энергией? Клугаши никогда ничего не объясняли, и никто не смел задавать им вопросы.
Утром товары, привезенные «Гликкой» в Камбрию, разгрузили, после чего наступил период бездействия — приходилось ждать упаковки в контейнеры грузов, ожидавших отправки, и оформления транспортных накладных.
Винго посвятил дополнительное свободное время осуществлению своих планов. Никому не говоря ни слова, он направился к «Параду идолов» в плещущем на ветру коричневом плаще, с рюкзаком за плечами. На краю прогалины стюард остановился, оценивая вздымающуюся перед ним стену леса: мрачную, темную, угрожающую. Частые ребристые стволы нескольких приглушенных оттенков поднимались на высоту примерно десяти метров, после чего раздваивались, а еще выше снова и снова раздваивались, уже покрытые мясистыми длинными серо-зелеными листьями, напоминавшими щупальца. Из глубин леса не доносилось ни звука. Винго вглядывался в сумрачную чащу, но, как и следовало ожидать, никого не заметил. Деловитыми поспешными движениями стюард вынул из рюкзака и установил на прогалине маленький складной столик, разместив на нем несколько предметов — в первую очередь плоскую коробку, разделенную на сорок отделений, в одно из которых он положил приобретенный у профессора Гилля обломок статуэтки. Открыв крышку коробки, он прислонил к ней карточку с напечатанным сообщением:
«Я ХОТЕЛ БЫ СОБРАТЬ ПОЛНЫЙ НАБОР СТАТУЭТОК — ТАКИХ, КАК ФРАГМЕНТ, ЛЕЖАЩИЙ В КОРОБКЕ — НО В ХОРОШЕМ СОСТОЯНИИ.
РЯДОМ Я РАЗЛОЖИЛ ТОВАРЫ, ПРЕДЛАГАЕМЫЕ В ОБМЕН.
ЕСЛИ ИХ НЕ ДОСТАТОЧНО, ПОЖАЛУЙСТА, УКАЖИТЕ, ЧТО ЕЩЕ ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ПОЛУЧИТЬ».
На другой половине столика Винго разместил четыре ножа с лезвиями из ирревокса, два долота, ножницы, пару пинцетов, флакон с лавандовым маслом, карманный фонарик и небольшое зеркало.
С удовлетворением взглянув на результат своих усилий, стюард отошел метров на пятьдесят в направлении «Гликки», остановился и приготовил свою потайную камеру.