Зовем вас к надежде
Шрифт:
Хаберланд подавил проклятие.
— Фройляйн Демут, — сказал он, — вы же знаете: Господь хочет, чтобы один человек чтил другого. Мы все родились с одинаковыми правами, и мы все Божьи дети.
Филине стукнула маленьким кулачком по краю кровати.
— Он — нет, ваше преподобие! Он — нет! Он виновен в распаде христианства! Он посеял раздор в сердцах верующих! Он предатель и скверный человек! Он взбунтовался против Святого Отца, и он натравил крестьян на князей! Он жил в грехе и вывесил страшные девяносто пять тезисов!
— Дорогая
— Да, — сказала фройляйн и кивнула головой. — Я говорю о нем!
— Почему?
— Он живет рядом.
— Мартин Лютер давно мертв, — Хаберланд с трудом сглотнул.
— Сегодня он вселился сюда, — сказала Филине Демут с достоинством. — Я сразу же узнала его. Вы достаточно много рассказывали мне о нем — об этом себялюбивом, испорченном и проклятом монахе!
— Фройляйн Демут, — Хаберланд почувствовал некоторое отчаяние, — вы что-то путаете. Вы сказали, что ваш новый квартирант протестант…
— Конечно, — сказала она, — иначе он не мог бы быть Мартином Лютером!
Хаберланд с трудом перевел дух, прежде чем ответил:
— Он не может быть Мартином Лютером, фройляйн Демут. Мартин Лютер мертв, давно мертв. Господин доктор Линдхаут только последователь учения Мартина Лютера!
— Доктор Линдхаут, — с иронией сказала Филине. — Еще и доктор! — Она хихикнула. — Кто ему поверит!
— Фройляйн Демут, — сказал молодой капеллан, сдерживая себя из последних сил, — господин определенно и есть доктор Линдхаут. Он не Мартин Лютер. Как он может быть Мартином Лютером, когда его зовут доктор Линдхаут?
— А! — с триумфом сказала Филине. — Он пользуется фальшивой фамилией! Чтобы его сразу не узнали. И я сказала ему это в лицо!
— Вы сказали… — Хаберланд был не в состоянии продолжать. Он представил себе, как мог подействовать на нового квартиранта такой прием.
— Да, я сказала ему это в лицо! И что же он? Он стал белый как стенка, ваше преподобие, а руки его тряслись — вот так! — И Филине продемонстрировала, преувеличенно подражая тому, как тряслись руки Линдхаута.
— Расскажите мне все, — сказал Хаберланд. — Как все это было?
И Филине в точности рассказала все, как это было.
11
Когда она замолчала, Хаберланд стал нервно подыскивать слова.
— Фройляйн Демут, — сказал он наконец, — слушайте меня внимательно: очевидно вы очень напугали этого доктора Линдхаута.
— Напугала! Он же мне еще сказал с такой дьявольской ухмылкой, что да, если вы меня все равно узнали, тогда я, конечно, Мартин Лютер!
— Вот именно: возможно, он считает вас… больной.
— Я и есть больная, — посетовала фройляйн. — У меня каждая косточка болит.
— Больная не так.
— Как по-другому?
— Душевнобольная, — грубо ответил Хаберланд. Он больше не мог этого выдержать. — Тронутая. — «Господи, прости мне!»
— О! — Филине в ужасе отвернулась, из глаз полились слезы. — Это не так уж мило с вашей стороны, ваше преподобие!
Хаберланд попытался исправить то, что он так необдуманно натворил:
— Но ведь вы не душевнобольная, фройляйн Демут, не так ли?
— Конечно, нет, — пробормотала она и смахнула слезы. — Я совершенно здорова. Душевно. Физически — нет. Из-за возбуждения. А душевно — конечно!
— Видите ли… — Хаберланд положил на ее руку свою. — А душевно здоровый человек знает, что тот, кто давным-давно умер, не может поселиться у вас!
— Вы полагаете, что он не Мартин Лютер? — потрясенно спросила фройляйн.
— Конечно нет, фройляйн Демут! — Хаберланд деланно рассмеялся. — Он химик, которого зовут доктор Линдхаут и которого вы очень напугали. Представьте себе: кто-то приходит к вам и утверждает, что вы не фройляйн Демут, а Мария Магдалена.
Филине тут же перекрестилась.
— Ваше преподобие! — возмущенно сказала она.
— Да-да, хорошо. Вы только представьте себе. Что бы вы ответили такому человеку?
— Я бы ответила ему, что он, должно быть, сумасшедший!
— Вот видите, — сказал Хаберланд.
— Что я вижу? — спросила Филине. Тут ее глаза расширились. — О, — сказала она испуганно. — Вы думаете… Вы действительно полагаете…
— Да! Но, видимо, этот доктор Линдхаут тактичный человек, и поэтому он вам не противоречил. Поэтому он сразу же согласился с вами.
— Потому что он посчитал меня сумасшедшей?
Хаберланд кивнул.
Филине уставилась на что-то перед собой.
— Ужасно, — сказала она. — Ужасно… и это в первый же день. Скажите, не ужасно ли это?
— Это совсем не ужасно, — ответил Хаберланд, — если вы только осознаете, что совершили ошибку. Тогда вы сможете все очень просто исправить. Покажите-ка, какая у вас температура. — Она протянула ему термометр. — Тридцать шесть. У вас нет никакой температуры.
— Возможно, термометр сломан. Я чувствую себя так, как будто у меня жар!
— У вас нет жара, фройляйн Демут. — Хаберланд был на пределе своих сил. — Вы скажете господину доктору Линдхауту, что вы только пошутили и что он должен извинить вас.
— Пошутила? Но, ваше преподобие, даже если он не Мартин Лютер — он же протестант!
Хаберланд поднялся и громко сказал:
— Фройляйн Демут, мы живем в трудное время, и речь идет о том, победит в мире зло или добро. В такое время нет ни католиков, ни протестантов, ни иудеев, ни язычников. В такое время есть только добрые или злые люди.