Зовем вас к надежде
Шрифт:
Толлек сложил ладони и откинулся в кресле.
— Де Кейзеры на протяжении нескольких поколений были банкирами, — многозначительно сказал он, рассматривая узор, который солнце сквозь открытые балконные двери образовало на ковре. — Правда, нельзя говорить о семье де Кейзер, не упоминая семьи Линдхаут. Эти семьи, также на протяжении поколений, были связаны узами тесной дружбы. Понимаете, дорогой коллега? Узами тесной дружбы!
— Так-так, — сказал Линдхаут. — Рассказывайте дальше.
Толлек кивнул:
— Я знал, что вас
— Да, это так.
— Почему же вы мне никогда об этом не говорили?
— Мне просто не приходило в голову, коллега, что вас могли интересовать мои друзья и товарищи по учебе, — нет, действительно я об этом не думал, — сказал Линдхаут.
— События развиваются дальше, — сказал Толлек. — Оба учатся в Париже и работают в Пастеровском институте у профессора Ронье.
— Верно, — сказал Линдхаут. — Я же рассказывал вам об этом в тот день, когда мы познакомились, — разве вы не помните?
— Вы рассказали мне только о том, что вы учились и работали у профессора Ронье. О вашем друге Филипе де Кейзере вы мне ничего не говорили.
— У меня не было никакого повода для этого — разве не так?
— У вас были причины молчать об этом, дорогой коллега.
— Что вы имеете в виду? Какие причины?
— Но господин коллега! Посмотрите… ах, думаю, будет лучше, если я расскажу вам еще кое-что…
— Я тоже так думаю, — сказал Линдхаут.
— Адриан Линдхаут и Филип де Кейзер не только были лучшими друзьями, — почти радостно продолжал Толлек, — они не только изучали в Париже химию, они не только работали в Пастеровском институте, они не только оба занимались одной и той же проблемой — синтетическими болеутоляющими средствами с действием морфия, — они и внешне были чрезвычайно похожи друг на друга, похожи, как… ну да — как братья.
— Действительно, — сказал Линдхаут.
— Действительно, — эхом отозвался Толлек. — Я же вам обещал, что это будет интересная история. А знаете, что самое интересное? Такое случается достаточно редко, чтобы два человека, не будучи родственниками, были похожи как братья. Но в случае Адриана Линдхаута и Филипа де Кейзера дело обстояло именно так! — Он хохотнул. — Вы могли бы разрушить всю расовую теорию! И оба оказались рядом друг с другом — это была гротескная шутка природы. Поистине, случай, представляющий интерес для науки. Феномен, который захватывает и меня.
— Это вы о чем?
— О
— Да что вы!
— Да что я! Невероятно, а? Оба друга вместе вернулись из Парижа в Роттердам. Ах да, чуть не забыл: одно различие между ними все же было, — Толлек снова хохотнул. — Линдхаут был женат, и у него был ребенок, маленькая девочка по имени Труус.
Линдхаут сидел неподвижно.
— Труус родилась в тридцать пятом году. Стало быть, ей сейчас десять лет. Ну ладно, как бы там ни было, оба друга продолжали работать в большой лаборатории в Роттердаме до четырнадцатого мая сорокового года. Именно тогда наша люфтваффе подвергла город бомбардировке.
— И разрушила его, — глухо сказал Линдхаут.
— Точно так, дорогой коллега. Когда завыли сирены, все, естественно, пошли в подвал. В доме де Кейзеров был большой подвал — они были знатоки и любители вин, эти де Кейзеры. Очень много людей спустилось туда, в том числе и семья Линдхаутов.
— Удивительно, откуда вы все знаете, — сказал Линдхаут.
— Не правда ли, коллега?
— Вам остается только рассказать мне, что оба друга, Адриан и Филип, были убиты одной и той же бомбой.
Толлек искренне рассмеялся.
— Прекрасно! — воскликнул он. — Нет, этого я вам рассказывать не буду! Именно здесь своеволие жизни дало, так сказать, осечку, ха-ха. Бомба, конечно, упала. Но она убила только одного из друзей. Она убила доктора Адриана Линдхаута!
В этот момент завыли сирены.
4
— Вы действительно собираетесь идти в подвал? — спросил Толлек.
— Ни в коем случае. Я сказал это, чтобы отделаться от фройляйн. Ведь мы и в институте во время тревоги очень часто не спускались в подвал, помните?
— Может быть, я задерживаю вас, коллега? — настаивал Толлек. — Вы на самом деле не хотите идти в подвал?
— На самом деле нет, — ответил Линдхаут. — Разве только, если вы хотите.
— Я не боюсь, — Толлек сделал ударение на первом слове.
После небольшой паузы Линдхаут сказал:
— Вы только что оговорились. Вы имеете в виду: бомба убила доктора Филипа де Кейзера.
Толлек покачал головой:
— Нет, я не оговорился. Вы думаете, я торгую старьем? Я продаю первоклассную информацию. Бомба убила арийца Адриана Линдхаута. Еврей Филип де Кейзер остался жив.
— Значит, я мертв! — Лицо Линдхаута исказила саркастическая гримаса.
— Ну вот видите! Уже действует! — Толлек удовлетворенно кивнул. — Я вполне могу войти в ваше положение. Все люди в подвале были мертвы — кроме еврея де Кейзера. Ах да, чуть не забыл: и кроме маленькой Труус Линдхаут. Ей было тогда пять лет, верно?