Зовем вас к надежде
Шрифт:
16
— Это случилось! — Голос старшего ассистента Ланге доктора Фолльмара от волнения звучал хрипло. Он стоял в лаборатории, где бок о бок работал со своим шефом Ланге, и прижимал к уху телефонную трубку.
— Проклятый идиот! — прокричал Хорайши на другом конце провода, в глубоком подвале института. — Он же не будет на самом деле…
— Будет, — зазвучал голос Фолльмара. — У него сдали нервы! Он собирается выполнить приказ «По правую сторону от Дуная» при всех обстоятельствах!
— Дружище, — крикнул Хорайши, вокруг которого уже толпились люди, — у нас здесь тоже работает радио!
Линдхаут тоже находился в это время в подвале и, как и все остальные, знал в чем дело. Гауляйтер Вены — где он сейчас может быть? — подумал Линдхаут, — возвестил о том, что после определенной фразы, которую в определенное время может произнести, да, вероятно, и произнесет диктор имперского радио Вены, все важное оборудование, аппаратура и установки, которые не должны попасть в руки врага (в духе неистовых призывов Гитлера к тактике „выжженной земли“), должны быть тотчас уничтожены. Естественно, этот приказ был сообщен не населению, а компетентным лицам, ответственным за фабрики, предприятия, институты, органы власти и ведомства. В Химическом институте — профессору Йорну Ланге. Он посвятил в это своего старшего ассистента Фолльмара, а тот сразу же оповестил Хорайши, что делал часто, так что в глубоком подвале постоянно получали информацию. До конца так никогда и не выяснилось, знал ли Ланге о том, что в сотрудниках у него был борец движения Сопротивления. Как до сих пор не выяснен и по-прежнему лежит во мраке весь комплекс отношений между Ланге и Фолльмаром.
— А что сейчас делает Ланге у электронного микроскопа? — спросил по телефону Хорайши. В глубоком подвале стало очень тихо.
— Он сказал, что хочет еще раз прикинуть, каким образом разрушить аппарат сразу же после воззвания по радио. Он даже взял с собой руководство к пользованию прибором. Мы должны немедленно что-то сделать, Курт!
— Ясное дело, — сказал Хорайши. — Мы сейчас начинаем. Ты спустишься вниз?
— А как же!
— Пока! — Хорайши положил трубку и вытащил из кармана пистолет. Обернувшись к людям в подвале, он сказал: — Спокойно. Без паники. Мы должны остановить этого Ланге, пока он не натворил бед.
— Я пойду с тобой! — крикнула его невеста Ингеборг Дрэер.
— Я тоже! — Это был дезертировавший полицейский Слама.
— И я! — Это сказал Линдхаут.
— Вы тоже? Зачем? — Хорайши уставился на Линдхаута.
— Мы должны попытаться отговорить Ланге доводами разума, а не насилием! Никакой стрельбы! Уберите оружие, Хорайши! У нас у всех есть пистолеты. Но если мы сейчас помчимся с этими штуковинами в руках, то возникнет серьезная опасность того, что Ланге из страха сразу откроет огонь. Нас четверо — их со слесарем института двое. Нам не нужны никакие трупы, нам нужен целый и невредимый микроскоп. Я старше вас всех! Я смогу убедить Ланге!
— Он прав! — кивнул Слама.
— Пошли! — крикнул Хорайши. Он выбежал из подвала. Ингеборг Дрэер, Макс Слама и Адриан Линдхаут последовали за ним. Они поспешно взбежали вверх по лестнице на первый этаж, а оттуда в длинный коридор, в котором находилось помещение с электронным микроскопом. Добравшись до нужной двери, они увидели профессора Ланге и институтского слесаря Лукаса, который — очевидно намеренно — неторопливо перебирал связку ключей.
— Стоять! — заревел Ланге. — Ни шагу дальше! Что вы здесь делаете? — В руке у него вдруг
— Дерьмо! — выругался Хорайши, выхватывая из кармана свое оружие. Сопровождавшие его тоже вытащили пистолеты.
— Что, будем разговаривать с этой свиньей? — проворчал Хорайши.
Линдхаут побледнел. Он понял, что был не прав в своей оценке профессора Ланге и подверг смертельной опасности трех человек и себя самого.
— Профессор Ланге! — умоляюще произнес он. — Послушайте, это же безумие — то, что вы делаете! Чистое безумие, которое будет стоить вам жизни, когда придут русские!
— Сначала это будет стоить жизни любому из вас, кто попытается меня остановить! — Ланге прицелился в Хорайши (который держал под прицелом его) и рявкнул слесарю: — Откройте же наконец дверь, черт побери!
С лестницы скатился Фолльмар. Он единственный был без оружия и резко остановился, добравшись до коридора.
— Ханс! — вне себя от ярости крикнул Ланге. — Что это значит? Что ты тут делаешь?
— Ты не должен уничтожать микроскоп, Йорн! — крикнул Фолльмар.
— У меня приказ!
— У тебя еще нет никакого приказа!
— Есть! Я должен все уничтожить!
Линдхаут включился в разговор. «Говорить, — думал он, — все время говорить, какой бы парадоксально зловещей ни была ситуация. Ланге, которому мы угрожаем оружием, угрожает оружием нам. Говорить, говорить», — думал он — и сказал:
— Вы действительно ничего не должны разрушать, профессор Ланге. Если вы что-то разрушите, то не только вы, но и все мы поплатимся за это. Русские всем нам свернут за это шею — неужели вы этого не понимаете? — Он говорил и говорил. — Вы порядочный человек. Вы доказали, что можете действовать и по-другому. Вы держали у себя в отделе преследуемых по расовым соображениям. Вы знаете, что происходит в глубоком подвале уже много дней. Вы разумный человек. Разумный человек, да, вы именно такой! Не дайте начаться стрельбе! Мы численно превосходим вас. Вам никогда не удастся попасть в помещение с электронным микроскопом, и вы это тоже знаете! — Линдхаут перевел дух. — Русские действительно убьют нас всех, если здесь что-то будет разрушено!
К своему безграничному облегчению он увидел, что Ланге опустил пистолет…
— Я вовсе не собираюсь разрушать микроскоп! — сказал он.
— А что же тогда? — спросил Хорайши, который, как и все остальные, заметил, что Линдхаут, по крайней мере на какой-то момент, отдалил катастрофу.
— Только удалить некоторые детали, определенные детали! — Ланге поднял вверх брошюру, которую он держал в другой руке. — Вот! Я еще раз изучил ее! Я точно знаю, что нужно удалить, чтобы парализовать микроскоп!
— Но это же безумие! — воскликнул Хорайши. — Если вы хоть что-то сделаете с микроскопом — мы погибли, мы все!
— Поверьте! — крикнул Ланге. — Русским нужны ученые! Русским нужны люди, которые умеют обращаться с этой штукой! Они сделают с нами нечто худшее, нечто худшее, чем просто убьют нас!
Некоторое время все молчали. Странно театральным показался голос институтского слесаря Лукаса, вдруг прозвучавший в этой тишине:
— Господа, неужели здесь должна пролиться кровь?
Все уставились на него. О слесаре совсем забыли. Он так и стоял, со связкой ключей в руке (он все еще не открыл дверь) — худой, маленький, приложив другую руку к уху, потому что был глуховат.