Зуб дракона
Шрифт:
Вытянув вперед руки, я охватил ими воображаемый руль, стал крутить из стороны в сторону и гудеть, изображая машину.
– У-у-у.
Старлей хмыкнул.
– Хм. Понятно. Показать, где живешь, можешь?
Кривляясь, и корча рожи, я замахал рукой.
– Ага! Там, там…
Он поднялся, сунул в карман пальто «Терминатор» и подхватил меня под локоть.
– Ну, пойдем, покажешь. Только бежать не вздумай.
Поднимаясь, я пропищал:
– Не-а, не убегу. У тебя мой пистолетик в кармане.
Старлей легонько пихнул меня коленом под зад.
– Поди ж
На улице он отпустил мой локоть, еще раз предупредив, чтобы я не думал бежать. А я и не собирался. Мне это и надо было, чтобы он посмотрел на мою справку и убедился, что я шизик. Всю дорогу до дома я валял дурака, то прыгая по лужам и разбрызгивая мутную талую воду, а мент отскакивал от меня в сторону и покрикивал, то задирал вверх башку и тыкал грязным пальцем в небо.
– Гы-гы-гы. Смотри, птички…
На звонок открыла мать. Едва переступив порог, я сразу почувствовал убийственный запах сивухи и мысленно выругался. Петюня, материн сожитель, снова был пьян в стельку и, как обычно, что-то мычал под свою разбитую гармошку, где-то в глубине квартиры.
С мужиками матери не везло хронически, как и со всем остальным в жизни, включая меня. Отец нас бросил десять лет назад, когда мне было одиннадцать. И если при нем еще была хоть какая-то видимость семьи, то с тех пор все пошло кувырком. Мать вечно разрывалась на двух работах; в больнице – санитаркой, и еще где-то уборщицей и меня видела только поздно вечером, да в выходные, когда я изредка бывал дома. Кто знает, может, если бы жил с нами отец, то и у меня все сложилось бы иначе?
Петюня был у матери уже третьим за последний год, с тех пор как я вышел из психушки. Первый, Федор, мужик угрюмый и неразговорчивый, не выдержал моих выкрутасов и ушел уже через неделю, так же молча, как и жил. Второй, которого я даже имени не запомнил, прожил и того меньше. На третий день пребывания у нас он, не прощаясь, исчез, прихватив все, что у нас было более-менее ценного. Ушел днем, когда нас с матерью не было, и даже дверь не закрыл. Наверное, для того, чтобы можно было свалить на кражу, если бы вдруг матери вздумалось заявить на него в милицию. Мать, конечно, никуда заявлять не стала, погоревала пару недель, повздыхала, а потом привела Петюню. Петюня подрабатывал на овощной базе грузчиком, иногда приворовывая, чтобы было на что выпить. Пил он крепко и все подряд. В первый же день у матери опустел флакончик с дешевыми духами, единственный подарок мрачного Федора, потом мой лосьон, и пошло-поехало. Через пару недель в доме не осталось ничего, что имело хотя бы мизерную долю спирта. Даже зубная паста исчезла, и на ее место мать поставила зубной порошок. Я сначала пытался отлупить Петюню втихаря от матери, но потом махнул рукой, поняв, что это бесполезно.
Сегодня воняло какой-то жуткой сивухой, и даже я, уже закаленный, едва не задохнулся от свирепого духа, гуляющего по квартире. Старлей, зажав нос рукой, спросил искаженным голосом у матери:
– Это Ваше чадо?
Мать,
– Мое.
Он шагнул через порог.
– Очень хорошо. Я из милиции, старший лейтенант Безуглов. Нам надо поговорить.
Мать переполошилась:
– А что случилось?
Старлей, видимо, попривыкнув, отпустил ноздри и своим обычным голосом сказал:
– Пока ничего. Где мы можем поговорить?
Мать засуетилась, побежала на кухню, приглашая его пойти следом.
Он прошел, сел на обшарпанный табурет, брезгливо отодвинул от края стола объедки селедки и выложил на стол мой «Терминатор».
– Вот с этой игрушкой Ваш сын приходит в магазины и требует денег. Он у Вас правда… болен?
Мать торопливо подтвердила.
– Правда, правда, вы не сомневайтесь. У него и справка есть.
Она суетливо выскочила из кухни и вернулась с моей справкой.
– Вот. Он и в больнице психиатрической полтора года пролежал.
Она шваркнула меня полотенцем по спине и заголосила:
– Что ты опять натворил, ирод проклятый! Жизни из-за тебя не вижу!
Меня так и подмывало заорать, что жизни она из-за своих хахалей не видит, но вместо этого я скорчил плаксивую рожу и жалобно захныкал:
– Больно, мамка, больно. Не бей меня…
Старлей осуждающе посмотрел на нее, но ничего не сказал и уткнулся носом в бумагу. Внимательно прочитав, вернул матери.
– А он у Вас как, не буйный?
Мать испуганно замахала руками.
– Что Вы, что Вы… Да он мухи не обидит! Видите, какой он? Только хнычет все время да в игрушки играет, как маленький.
Я мысленно усмехнулся. Еще как обижу, если потребуется. Достали вы меня уже все. А особенно Петюня, козел вонючий. Хотелось мне это сказать, очень хотелось. Но я благоразумно промолчал. Вместо этого я схватил мать за подол и снова захныкал:
– Мамка, дай пожрать, дай пожрать, дай пожрать…
Она шлепнула меня по руке, умоляюще глядя на мента. Тогда я ухватил его за рукав пальто и снова завел на одной ноте:
– Отдай пистолетик! Отдай, отдай, отдай…
Он поднялся, протянул мне пистолет и сказал, обращаясь к матери:
– Понятно. Вы все же смотрите за ним.
Мать с горечью возразила:
– А когда? Работаю в двух местах, Вовка вон больной. Да и еще один на моей шее. Вон, слышите?
Петюня яростно фальшивил про «Варяга», терзая гармонь.
– И все же. Кстати, кто у Вас участковый?
– Зиганшин. Худенький такой, с усиками.
Мент усмехнулся.
– Видно, хорошо его знаете, что сразу вспомнили. Обычно люди понятия не имеют, даже где находится участковый.
Мать протяжно вздохнула и тоскливо посмотрела в окно.
– Будешь тут знать. Соседи на нас часто жалуются, так что он, почитай, от нас не вылезает. То Вовочка чего набедокурит, то мужик мой.
– А телефон у Вас есть?
Мать махнула рукой.
– Да, там в комнате.
Старлей вышел и после недолгого разговора вернулся с озадаченным видом: