Зубных дел мастер
Шрифт:
— Тым больш, што на расейскай мове пиша, — добавила Космач. — Такие нам в Союзе не патрэбны.[7]
Кир плюнул и ушел. День он переживал, а после вспомнил Кузьмина и позвонил его помощнику, которому и рассказал об обсуждении на секции прозы.
— Что так сказала? — переспросил помощник. — Что авторы русскоязычной прозы в Союзе не нужны?
— Сам это слышал, — заверил Кир. — Да и другие тоже… Еще кричали, чтобы в Москву я убирался и там в Союз писателей вступал.
— Я понял вас, — сказал помощник. — Не переживайте, Константин Васильевич. Как полагаю, ситуацию поправят…
Звонок по телефону правительственной
— Здравствуйте, Евгений Иванович. Узнали?
— Конечно, Александр Трифонович! Приветствую сердечно! Рад слышать вас.
— А я не радуюсь, Евгений Иванович. Мне тут такое сообщили… Хоть стой, хоть падай.
— Что конкретно, Александр Трифонович? — Скурко[8] насторожился.
— На секции прозы Союза обсуждали книгу Чернухи Константина и отказали молодому автору в рекомендации для вступления. Причиной стало то, что пишет он на русском языке.
— Не может быть! Русскоязычных мы тоже принимаем.
— Жаль, что вы не знаете подробностей, а следовало бы. Ему кричали, чтоб уезжал в Москву и там вступал в Союз, мол, в Белоруссии такие не нужны. Тон в этом шабаше задавала писательница по фамилии Космач. Я, честно говоря, такой не знаю и никогда о ней не слышал. Как это согласуется с политикой партии о равенстве национальностей в стране? Или у вас там правят бал нацмены?
— Обещаю, Александр Тихонович, что разберусь немедленно! — поспешил Скурко. — Мы все поправим, а виновную накажем.
— Что ж, действуйте. И, кстати, о Чернухе. Читал я его книгу — человек талантливый. Работает зубным техником в поликлинике, где его очень хвалят. Он труженик, передовик соревнования, мастер своего дела. Заочно учится в Литературном институте, в Москве печатается. Если уж таких не принимать в Союз писателей…
— Примем непременно! — пообещал Скурко.
— Рад это слышать. До свидания…
Скурко немедленно собрал на совещание секретарей правления. Тут нужно сделать отступление. В своем кругу секретари общались на русском языке. Так требовал Скурко. Мовой он владел отменно и не терпел, когда ее коверкали другие. У секретарей же это было сплошь и рядом, в разговорах они болтали на трасянке.[9]
— Кузьмин мне позвонил, — сказал Скурко собравшимся, — и сделал выволочку. Так стыдно было! Да что вы тут творите? Микола, — он посмотрел на секретаря по работе с молодыми авторами, — книгу Чернухи вы на секции прозы обсуждали?
— Было, — тот кивнул. — Не рекомендовали для вступления.
— По какой причине?
— Ну… — секретарь замялся. — Незрелый автор, фантастику какую-то пишет.
— Еще на русском языке, — насупился Скурко. — И вы ему об этом заявили в присутствии свидетелей. Дескать, такие не нужны. Пусть отправляется в Москву и там в Союз вступает. Было?
— Так это Космач, — секретарь вздохнул. — Она же дура и не следит за языком.
— А почему она участвует в работе секции? Кто пригласил?
— Я, — секретарь понурился. — Надо было этого Чернуху завалить на обсуждении. Зачем нам здесь русскоязычный, да еще фантаст? Не знал, что он знакомый Кузьмина.
— А пусть бы не был! Соображать же надо, что можно говорить. Он написал бы жалобу в ЦК, они б устроили проверку и нашли б в Союзе сборище нацменов. Мне так Кузьмин и заявил. Хорошо, что обошлось его звонком, иначе б стало кисло. После проверки сделали б оргвыводы. Вы потеряли б свои должности, да и меня могли б турнуть. Пусть даже отбрехались, но, если бы в Москве узнали… Срезали б нам квоту на переводы, и плакали бы наши гонорары.[10] Понятно?
—
— Чернуху принимаем в Союз писателей решением правления — немедленно. В Литфонд, естественно. Надеюсь, возражений нет?
Все закрутили головами.
— Космач вывести из состава комиссии по приему новых членов за высказывания, идущие вразрез с политикой партии. И впредь чтоб духу ее не было на обсуждениях! Уразумели?
Секретари кивнули. Скурко же мысленно вздохнул: в Правлении она останется и будет гадить, голосуя против всех решений. Злопамятная дама.
— Микола, свяжешься с Чернухой. Извинишься перед ним и сообщишь: правление разобралось и приняло его в Союз писателей. Удостоверение вручу я лично.
— Сделаю, — ответил секретарь…
Кир не подозревал, какие говны забурлили в писательской верхушке после того, как он позвонил помощнику секретаря ЦК, но то, что тот вмешался, догадался. Чернуху вызвали на Фрунзе, 5, где председатель, фальшиво улыбаясь, вручил ему удостоверение члена Союза писателей БССР. Кир навестил Литфонд и, получив письмо в горисполком с просьбой помочь ему с квартирой, отнес его начальнице жилищного управления. Та написала резолюцию на документе, после чего отправила просителя к сотруднице рангом ниже. Той Кир сказал, кем он работает, привычно заглянул в пасть дамы и пообещал керамику — без очереди и по государственным тарифам. Был ею понят.
— Государственной квартиры придется долго ждать, — сказал ему дама. — Не меньше пары лет. Тут я помочь вам не смогу, поскольку очередь для льготников большая. Но, если нужно поскорее, можем включить в кооператив — заселитесь хоть завтра.
— Включайте, — согласился Кир. Деньги были — гонорары он отнес в сберкассу, где накопилось свыше шести тысячи рублей.
— Если не спешите, то есть хороший вариант — кооператив от оборонного завода в микрорайоне Серебрянка, неподалеку от поликлиники, где вы работаете. Рекомендую. Квартиры там улучшенной планировки, богатая отделка — паркет и плитка в ванной и на кухне. Десять процентов жилья кооператив отдаст горисполкому, как принято. Из этой квоты выделим вам двушку, поскольку как писатель имеете право на дополнительную комнату. Дом только заложили, сдадут в апреле. Потерпите?
— Потерплю, — ответил Кир.
А почему б и нет? Съемная квартира оплачена вперед, аренда завершается в июне. Как раз успеет перебраться в собственную двушку.
— Тогда выписываю документы…
Кир побывал в сберкассе, где предъявил квитанцию от исполкома и внес вступительный взнос в кооператив — 2200 рублей. После чего решил отметить событие в ресторане, собрав там тех, с кем свел тесное знакомство в Минске — ребят из общежития, Ботвинника и Каца, Сергея с Машей, разумеется. Занятый всем этим, он не обращал внимания на происходившие в стране события. В ноябре скончался Брежнев, его сменил Андропов. В поликлинике говорили, что вновь назначенный генсек закручивает гайки, усиливая дисциплину. В кинотеатрах на дневных сеансах вдруг появляются дружинники с милицией и требуют от зрителей объяснить, почему они не на работе. Могут явиться в ресторан, поинтересоваться у гуляющей компании, с чего они там выпивают днем. Никто этих дружинников не видел, но говорили много. Кир, слушая, лишь пожимал плечами. Его это нисколько не касалось — в кино он днем не ходит, компанию в ресторане он собирает вечером. Уже и столик заказал. Он не представлял, насколько ошибается…