Зубы настежь
Шрифт:
Волк бежал рядом, улыбался, язык трепетал как пламя на ветру, глаза хитро блестели, но молчал. Ворон с размаху плюхнулся на мое плечо, стремясь шатнуть посильнее, но я был готов, даже не качнулся.
Толстая кожа перевязи скрипела под крепкими когтями. Ворон вроде ненароком попробовал и мою шкуру на прочность, я чувствовал как она натягивается под довольно острыми когтями, предупредил:
– Поцарапаешь, больше не пущу! Кто знает в чем ты этими когтями ковырялся.
Волк прорычал на бегу:
– Известно в чем!.. В мертвяках. Хорошо, если в свежих, а если в разложившихся...
Ворон
– Я тебе что, гиена? Или медведь?.. Ты мне эти намеки брось!.. Брось, а то...
Он хлопнул меня крыльями, мощно отпихнулся лапами, едва не сбросив меня с седла, взвился в воздух. Я не успел выругаться, ибо через то место, где только что была моя голова, со свистом пролетели три стрелы, два дротика и не меньше пяти швыряльных ножей.
Моя левая моментально выставила вперед щит, застучало как градом, рука начало оттягивать вниз, но моя правая уже вскинула длинный меч, пятки саданули коня под ребра, конский визг, грохот копыт, блистающая полоса булата сочно врезалась в полуголое тело, еще и еще, я вертелся в седле как вьют на сковороде, рубил, рассекал, повергал, сносил, а когда левая рука занемела, попросту выронил тяжелый щит: с той стороны столько торчало стрел, ножей и метательных топоров, что новые втыкались в рукояти воткнувшихся раньше.
Меч рассекал воздух как хлыст, а противники с хрустом распадались на части, словно из крашеной бумаги. С пурпурного лезвия сверкающим веером летели красные капли, со лба моего срывались мутные капли.
Издалека донесся свирепый крик:
– Держись!... держись!
В ушах стоял шум, но я услышал частный конский топот. Кто-то ворвался в самую гущу битвы, моего жеребца оттолкнули так, что я едва удержался в седле. Незнакомец рубил часто и мощно, с каждый ударом хакая как при рубке дров, и я только по торчащим как у молодого кота усам узнал грузного воеводу.
В одной руке он держал щит, слегка прикрывая лицо, а стрелы и ножи отскакивали от его закованной в доспехи фигуры как капли дождя от стены. Я перевел дыхание, мой меч пошел описывать фигуры сложные фигуры, и с каждым толчком в воздух взлетали срубленные руки в зажатыми в руках топорами или оскаленные головы.
Нападающий осталось не больше десятка, все полуголые или в тряпье, мечи и топоры из сыродутного железа, но не отступали, дрались тупо и неумело. Мы с воеводой нажали из последних сил, пошли вперед сами, переступая через трепыхающиеся тела, меч и топор рубили как чужую плоть, так и чужое оружие,
Когда под наши ноги пал последний, повернулся к воеводе. Грудь моя вздымалась часто, я не мог выговорить слова, только смотрел как он снял шлем, по лицу бегут мутные струйки, раскраснелся, тоже хватает воздух жадно раскрытым ртом, словно только что вынырнул со дна моря:
– Похоже... я вовремя?
– Еще... как... – согласился я. – Уф-ф-ф... Откуда они взялись?
– Здесь умеют таиться, – сообщил он. – Здесь... фу-у-у... здесь и люди... и звери... такие...
На его груди недоставало двух стальных пластин, а третья болталась на уцелевшей заклепке. Кольчуга на левом плече пробита острым, и я заметил, что воевода морщится, когда двигает той рукой.
– Зачем? – спросил я. – Зачем?..
– Что? – спросил он удивленно, но глаза отвел, понял мой вопрос. –
– Зачем? – спросил я в упор, – лез вперед?
Он посмотрел невинно, но не выдержал моего вопрошающего взгляда, посмотрел в сторону:
– Тебе почудилось...
Договорить не успел, в двух шагах песок взметнулся, из-под земли с ревом высунулась ревущая пасть. Я успел увидеть треугольную морду, голова размером с холодильник повернулась в мою сторону. Песок еще сыпался, обнажая крупные чешуйки, плотно подогнанные, блестящие...
Мой меч был в замахе, я упал на колено, избегая струи огня из пасти, лезвие достало самым кончиком внизу, где шея. Захрустело, руки дернуло, словно я пытался удержать взбесившуюся лошадь.
Срубленная голова с грохотом упала на землю. В распахнутой зубатой пасти угасал огонь, выпуклые глаза смотрели с злобой нерассуждающего червя. Кровь хлестала красная, словно я зарезал свинью.
– Слева! – послышался крик.
Не рассуждая, я упал и откатился, не успев понять, где право, а где лево. У меня всегда с этим было туго, но если бы остался на том месте, где тут же вспыхнул факел горящей земли...
Воевода с хаканьем, словно рубил дрова, раскалывал огромным топором головы двум таким гигантским червям. Седые волосы укоротились и загибались почерневшими кудрями, лицо красное как у вареного рака, но усы торчат бодро, страшные удары раскололи одному червю голову, другому разрубили пасть. Огненное дыхание вырывалось теперь жалкими струйками...
– Уже справа! – крикнул он.
По красному лицу бежали струи пота, воевода задыхался, но глаза сверкали счастливо. Я едва успел повернуть голову, там со страшным шипением поднялась голова размером со скалу. Глаза как тарелки, пасть распахнулась, оттуда вырвался такой столб ревущего пламени, что воздух затрещал, сгорая как в огромной ацетиленовой горелке.
Воевода с воплем бросился на чудовище. За его спиной две недобитые головы опустились на землю и смотрели тупыми немигающими глазами, уже не втягивались обратно в норы.
Столб огня был ужасающим. Воевода закрылся щитом, струя пламени расплескивалась о него, как будто из водопроводного шланга били в стену. Сквозь огонь я увидел блеснувший топор и, стряхнув оцепенение, бросился на чудовищного червя сзади. Мой меч врубился трижды, прежде чем голове развернулась в мою сторону.
Я успел увидеть страшную пасть, острые мелкие зубы в три ряда. Красная глотка показалась страшнее налетающей электрички, но тут голову зверя тряхнул могучий удар в затылок. Это воевода, отбросив щит, ухватил топор обеими руками и с треском всадил лезвие по самую рукоять.
Огненный вал умер прямо в пасти червя. До меня докатилась жалкая истаивающая как на берегу волна, на бегу просачиваясь в песок у самых моих ног. И все же от жара вспыхнула как ошпаренная кипятком, я отступил, запнулся и упал, где взвыл не своим голосом: крупнозернистый песок ободрал обожженную кожу как наждак.
– Берегись!
Земля дрогнула, а на то место, с которого меня заставил откатиться вопль воеводы, грохнулась голова чудовища. Так мы и лежали, глядя друг другу в глаза. Мертвые глаза рептилии все еще смотрели со злобой и непониманием.