Зубы настежь
Шрифт:
Конь под воеводой пятился. Я как сквозь вату услышал измененный голос воеводы:
– Не вздумай!.. У комара в костре больше шансов...
Огромная голова со скрипом развернулось в нашу сторону, похожая на бронированная башня на линкоре. Комья земли при движении ссыпались с его плеч, там поверх брони торчали острые шипы. На вообще все тело чудовищного бога оказалось усыпано шипами, блестящими и с виду куда прочнее, чем наши мечи и топоры.
Оно сделало шаг в нашу сторону, мы разом повернули коней. В спину толкнуло страшным ревом. Волосы затрещали, словно догонял лесной пожар, но я
Впереди неслись, подгоняемые страхом, стражники, за ними виднелись рыжая лошадка принцессы и белый конь герцога. Слуги, как и положено слугам, неслись самыми первыми, чтобы успеть оказаться на месте раньше господ, разжечь костры, натянуть шатры и приготовить ужин.
Ужасный рев потряс воздух. Чудовищный бог зелакхов выбрался из ямы, огромными прыжками погнался за нами. Медленное, с виду неуклюжее, тем не менее каждый его прыжок равен трем конским скокам, и хотя этот бог двигается по-божески медленно, я с дрожью в спине чувствовал, что зверь разогревается, а прыжки учащаются.
Воевода высвободил из конской гривы лицо, оглянулся. Я видел на его лице страх.
– Скорее... – прокричал он. – Надо к горам....
– А что там?
– Там...
Ветер унес его слова, я закричал снова:
– Помощь?
– Какая к черту...
– Так что же?
– Авось, узкий проход... или что еще...
Я сжался в ком, впервые чувствуя себя беспомощным и жалким. Отсюда горы выглядели монолитной черной стеной в сотни верст длиной. На темном небе зажглись звезды, из-за зубчатого края гор выступил блистающий горб. Луна поднималась так же неспешно, как и двигался за нами бог, до в движениях обоих чувствуется одинаковая неотвратимость.
– Мы... – крикнул я, – не доскачем!
Ветер срывал и уносил слова. Воевода все же услышал, крикнул:
– Почему?
– Горы далеко!
– А что предлагаешь ты?
Я стиснул зубы. Даже если доскачем, хотя горизонт здесь еще дальше, чем на Земле, что будем делать, если отыщем самую широкую щель разве что для моего мизинца?
Земля часто-часто гремела под копытами, но и все чаще вздрагивала тяжело и со стоном, а рев за нашими спинами гремел громче, в нем чувствовалось нетерпение зверя, что настигает добычу.
Наши кони не мчались, а летели, впереди вырастали спины пригнувшихся дружинников. Их кони вытянули шеи, как гуси, что стремятся уйти от погони, копыта бешено выбрасывали комья земли.
Мы с воеводой все так же мчались в стремя в стремя, пригнувшись, молча. Он на скаку склонился к подпруге, ослабил чуть. Мой вороной мчался ровно и мощно.
На чуть посветлевшем небе медленно и пугающе плыла бледная как смерть вторая луна, огромная как Юпитер с Ганимеда. Мы мчались дальше, не сбавляя галопа. За второй луной проплыла третья, две предыдущие побледнели и странно угасли, не коснувшись горизонта.
Хотя летом ночи коротки, но все же когда закричали петухи, я с изумлением посмотрел на небо. Звезды блекли, справа в рассветном полумраке проступили
Пастух из раскрытых ворот выгонял огромное стадо прямо в предрассветный туман.
На востоке поднялась заря, я уже отчетливо видел скачущего рядом воеводу, мрачного и нацеленного. Он несся на своем хмуром коне как бык, разрывая туман в клочья
Мой конь на ходу прядал ухом, слушая на скаку мои понукания, только скосил умный живой глаз, коричневый, с голубоватой каймой по белку. Пена уже клокочет во рту, падает клочьями, на боках вздувается горячий пот, его срывает встречным ветром.
Бедный мой конь, мелькнула мысль. Храпит и хрипит, а мыло на брюхе и бедрах кипит... Неизвестно каким бы оказался единорог сейчас. А вдруг сдуру бы, не слушаясь поводьев, бросился на этого бронированного бога?
Копыта все еще гремели по сухой земле. Небо очистилось, солнце медленно поднялось и жгло спину и плечи. Мы неслись через жнивье, из-под ног прыскали зайцы и мелкие птички.
Вороной уже пошатывался на скаку, но скакал и скакал, хоть кровь выкипает из жарких ноздрей, хоть ободки глаз все мутней и мутней. Я сбросил тяжелые сапоги, снял заседельный мешок и бросил на дорогу, гладил и трепал коня по гриве. умолял, просил, убеждал, смеялся, а черная стена все ближе, вороной как почуял конец пути и, весь мокрый как большая черная рыба, в клочьях пены, все несся, не сбавляя скорости.
Наш отряд растянулся в бешеной скачке: принцесса и герцог впереди, за ними две служанки, а тяжелые воины на измученных конях отстают все больше и больше.
Глава 33
Задний оглянулся, встретился с нами взглядами. Это был немолодой дружинник, на щеке шрам, в ладно подогнанной кольчуге с чужого плеча, с широким топором за спиной в ременной петле. Его взгляд скользнул поверх наших голов, мы видели как на его бледном лице заходили желваки, в глазах вспыхнул стальной блеск. На щеках проступили красные пятна. Лицо медленно становилось суровым и решительным.
Выпрямившись в седле, он подобрал поводья, начиная придерживать бешено скачущего коня.
– Торопись! – крикнул я.
– Нет, – ответил он медленно и красиво. Глаза его сверкнули молодой удалью и отвагой, голос окреп, а плечи стали еще шире. – Скачите во весь опор. Я его задержу.
Воевода гаркнул сердито:
– Ты погибнешь, дурак!
– Но Куявия будет жить, – ответил он коротко и натянул поводья.
Конь встал на дыбы, замолотил по воздуху передними копытами. Затем старый воин развернул коня, а мы пронеслись мимо как две гигантские стрелы. Сзади рев прервался, послышалось рычание, звон железа.
Земля мелькала под конскими брюхами, сливаясь в серое пестрящее полотно. Я все придерживал вороного, он все еще стремился догнать и обогнать скачущих впереди, но я уже видел, что у всех воинов кони покрылись мылом, с узды ветром срывает клочья пени.
Когда оглянулся, красный зверь был далеко позади. Из груди вырвался вздох облегчения, но рядом несся хмурый как ночь воевода. Встретив мой взгляд, крикнул зло:
– Каркоган был добрым и веселым человеком, но воином... Его этому богу на один зуб!