Зубы тигра
Шрифт:
Но с каким интересом следил он за ней исподтишка! Как всматривался в лицо, выражение которого было жестоким и страстным в одно и то же время! Под внешней невозмутимостью угадывалась обостренная болезненная чувственность, которую выдавало иногда подергивание губ, внезапное трепетание ноздрей!
«Что ты? Кто ты? — хотелось ему крикнуть порой. — По чьей воле устилается трупами твой путь? Нужна ли тебе моя смерть для достижения цели? Куда ты идешь? Откуда?»
После долгих размышлений он пришел к заключению, что не случайно оказался собственником этого отеля, где
Ведь ему было прислано анонимное, на машинке отпечатанное предложение. От кого оно исходило, как не от Флоранс, которая добивалась возможности следить за ним и бороться с ним в его собственном доме.
«Да, — думал он, — как возможный наследник Космо Морнингтона, впутавшийся в это дело, — я враг и меня хотят устранить. И действует против меня Флоранс. Все говорит против нее и ничего в ее защиту. Но эти чистые глаза? Искренний голос? Да разве мне впервые приходится встречать женщин, правдивых с виду и убивающих без всякой причины, почти из сладострастия?»
Когда Флоранс уходила, он начинал думать свободнее, но тотчас бежал к окну, чтобы посмотреть, как она пройдет по двору, и подолгу простаивал у окна, ожидая, что она появится снова.
Наступило 24 апреля. В этот день дон Луис проявил большую осторожность. Он завтракал и обедал в ресторане и поручил Мазеру позаботиться о том, чтобы за отелем Фовиль внимательно следили.
В десять часов бригадир встретился с доном Луисом в кабинете инженера Фовиля. Его сопровождали Вебер и два полицейских.
Дон Луис отвел Мазеру в сторону.
— Мне, очевидно, еще не доверяют?
— Вебер утверждает, что письмо — дело ваших рук. Что вы хотите дать улики против мадам Фовиль и тем самым привести ее к осуждению.
Все уселись. Из четырех чинов полиции двое должны были бодрствовать поочередно. На этот раз осматривали самым тщательным образом комнату, где ночевал когда-то сын Ипполита Фовиля, позакрывали все окна и заперли на замок все двери. В одиннадцать часов потушили люстру. Дон Луис и Вебер почти совсем не спали.
Ночь прошла спокойно. Но, когда в семь часов утра распахнули ставни, на столе оказалось письмо. Письмо было тут как и в прошлый раз! Вебер спрятал его. Ему было приказано не читать письмо самому и не давать читать другим.
Содержание письма, которое газеты опубликовали одновременно с заключением экспертизы, что почерк — почерк Ипполита Фовиля, было следующее:
«Я видел его! Понимаешь, друг мой, я его видел! Он прогуливается, подняв воротник и надвинув шляпу на глаза. Видел ли он меня? Не думаю. Было почти совсем темно. Но, я-то узнал его совершенно прекрасно. Узнал серебряный набалдашник на палке черного дерева. Это был он, негодяй!
Итак, он в Париже, вопреки своему обещанию. Гастон Саверан в Париже! Понимаешь ли ты весь ужас этого факта? Раз он в Париже, значит он хочет действовать. Раз в Париже — значит смерть моя — дело решенное. Ах, сколько зла причинил мне этот человек! Он украл у меня мое счастье, а теперь хочет украсть у меня жизнь. Мне страшно!»
Итак, инженер Фовиль знал, что человек с палкой черного дерева это Гастон
Пятеро бодрствовали, пятеро испытанных людей и все же этой ночью, как и в ночь на шестнадцатое апреля, чья-то неизвестная рука подложила это письмо в комнату, все окна и двери которой были закрыты, и никто не слыхал ни малейшего шума и никаких следов взлома нигде не оказалось. Возникло предположение, что существует потайной ход, но тщательный осмотр стен и допрос подрядчика, строившего дом несколько лет тому назад, по планам инженера Фовиля, заставили отказаться от этой гипотезы. Во всяком случае, предсказания дона Луиса сбывались. Что даст ночь с 4 на 5 мая? Всю ночь сновал народ по бульвару Сюше. Префект полиции решил самолично присутствовать. Расставив полицейских в саду, в коридоре и маленькой мансарде, он вместе с Вебером, Мазеру и доном Луисом расположился в кабинете.
Ожидания не оправдались по вине господина Демальона. Вопреки заявлению дона Луиса, считавшего такой способ проверки излишним, префект решил не тушить электричество. При таких условиях, разумеется, письмо не могло появиться и не появилось.
Получалась отсрочка на десять дней, если считать, что зловещий корреспондент вообще возобновит попытку и доставит третье письмо. 14 мая взволнованная, пугливо прислушивающаяся ко всякому шуму, собралась толпа на бульваре, и в жутком молчании не спускала глаз с отеля Фовиль. На этот раз свет потушили. Но префект сидел, положив руки на выключатель. Раз десять-двенадцать он включал свет, встревоженный каким-нибудь звуком — треском ли мебели, движением кого-нибудь из присутствующих.
Вдруг он невольно вскрикнул. Легкий шелест бумаги нарушил тишину. Господин Демальон тотчас включил свет. На этот раз письмо лежало на ковре. Полицейские изменились в лице. Господин Демальон взглянул на дона Луиса, который покачал головой. Проверили замки, задвижки — все было нетронуто.
Содержание письма и на этот раз оправдало его таинственное появление из мрака, письмо рассеивало последнее сомнение относительно двойного убийства на бульваре Сюше. За этой же подписью и помеченное 8 февраля, по-прежнему без всякого указания адресата, оно гласило:
«Дорогой друг! Так нет же! Не дамся я! Не позволю, чтобы меня, как барана, тащили на бойню! Я буду защищаться. Буду бороться до последней минуты. Сейчас все изменилось. У меня есть доказательства, доказательства неоспоримые. У меня есть письма, которыми они оба обменялись. И я знаю, что они по-прежнему любят друг друга и хотят соединиться, что их ничто не остановит. Это написано, ты слышишь! Написано собственной рукой Мари-Анны: „Потерпи, любимый мой Гастон, мужество мое растет. Тем хуже для того, кто разлучает нас — он исчезнет“. Милый мой друг! Если я погибну в борьбе, ты найдешь их письма и весь материал, который я собрал, материал, уличающий презренную женщину, в сейфе, за стеклянным шкафчиком. Отомсти за меня тогда! До свидания. Прощай, может быть!»