Зултурган — трава степная
Шрифт:
— Только не задаваться, Нарма! — предупредила Сяяхля. — Это тебе за тот танец, в котором ты переплясал меня… А теперь бежим назад!
— Нет, ради бога, нет! — взмолился Нарма, боясь упустить этот неповторимый миг. — Я готов на все. Пусть меня казнят после!.. Убей меня сама!.. Но я не могу тебя никому отдать, это выше моих сил… Только одно слово… Ты — судьба моя! Я это понял с первого взгляда, еще у колодца… Люблю тебя больше самой жизни!
— Перестань, Нарма, нас услышат, — сказала девушка, освобождаясь от рук парня. — Что тебе еще нужно? Я ответила на твой вопрос еще до того, как ты его задал… Иди же, мой милый, иди поскорее прочь, иначе мы сами же себя
Она первой подхватилась на ноги и опять запорхала над землей. А Нарма бежал где-то рядом, но не за Сяяхлей, а сторонкой и не спешил, будто нес в себе неслыханные сокровища, дарованные ему самой судьбой.
В ту шумную веселую ночь судьба свела их еще на одну недолгую минутку, и Сяяхля успела сказать:
— Парень, который первым бросился за мною в степь, два года не отстает. Живет он в соседнем хотоне Ламы. Зимой и летом он часто приезжает в наш хотон. Приглядеться — совсем неплохой парень. Отец хотел было отдать меня за него замуж, но я уговорила не отдавать. Наверное, и отцу он не очень глянулся, иначе кто бы меня спрашивал… Два года я не играла в цаган-модн. Если бы не ты, не пришла бы сегодня на игрище.
— Но отец может выдать замуж и за кого-то другого! — шептал с отчаянием Нарма.
— До сегодняшнего дня он мог это сделать. Теперь не пойду даже за нойона! — Она покорно коснулась его руки, словно соединяя этим рукопожатием их судьбы навсегда.
Прошло два месяца после того удивительного вечера, и в хотоне Орсуд как бы прибавилось еще одним жителем. Нарма зачастил туда по всякому поводу и без видимых причин. Слова Сяяхли во время игры в цаган-модн сильно обнадежили парня. Он уже почти держал в своих руках сказочную жар-птицу. Но случается, и пойманная птица упорхнет, когда ей отворят дверцу не с той стороны. На пути между сердцами влюбленных вставали преграды, одна за другой. При втором появлении в хотоне у Нармы заметно поубавилось друзей, особенно среди парней. На танцы уже не звали, будто разлюбили его удаль. На расспросы Нармы чаще всего не отвечали или несли околесицу, только бы отговориться. Другие вообще отворачивались, будто и не знакомы.
По обычаю до самой свадьбы парень не имеет права представиться родителям невесты. А вне дома девушку невозможно увидеть месяцами. Встретишь на улице — не смей подойти. На зов не откликнется тем более — не принято.
Совсем измаявшись, Нарма как-то отважился заговорить с отцом любимой. Будь он совсем незнакомым, неизвестным отцу путником, хозяин кибитки должен был пригласить гостя к столу, оказать уважение. Но, видно, с этой затеей припоздал Нарма, упустил время появиться в доме Сяяхли случайным захожим. Намозолил глаза однохотонцам, а те повывернули себе языки, рассуждая о бродящем по окрестностям новом поклоннике Сяяхли.
Старый Нядвид и не поздоровался с Нармой, тут же вышел из кибитки, едва увидел парня на пороге.
Оборотистая тетка Пюрви, устраивавшая ради своего племянника шумные посиделки, оказалась к Нарме добрее, хотя она, конечно, знала о том, что свой же племяш сохнет по Сяяхле. Скорее всего, знала она и о том, что для племяша все надежды потеряны. Тем не менее она без мести кое-что подсказала Нарме, имевшему, по ее разумению, теперь не больше шансов на руку и сердце Сяяхли, чем и ее незадачливый Пюрвя.
— Обычай, — сказала она, — не позволяет и жениху встречаться с невестой до свадьбы, а вы с Сяяхлей — просто уличные знакомые. Что же ты, сынок, извини старую за откровенность, днюешь и ночуешь под порогом ее кибитки? Неприлично это. Я понимаю: тебе тяжело, но и ей, поверь, не
Нарма и сам казнился своим смешным положением. Он готов был скрыться с глаз очужевших к нему хотонцев тут же, но… хоть на минуту увидеться с любимой, услышать от нее самой одно только слово!
В густые сумерки Нарма забрел на подворье Сяяхли и улегся на телеге, решив: будь что будет! Девушка, конечно, видела его и в полночь прокралась к телеге:
— Нарма! Сейчас же уходи! Отец что-то затевает дурное, тебя могут побить его дружки… Поспеши же отсюда и присылай сватов!
Через минуту Нарма был уже в седле. У околицы навстречу ему вышло пятеро дюжих парней с кольями в руках. Окрыленный словами любимой, Нарма мог бы в те минуты перелететь на коне через головы своих недругов, но он предпочел свернуть с дороги и припасть головой к шее верного гнедка…
Последние три-четыре года Нарма управлял всем хозяйством зайсана Хемби: он намечал места для выпаса коров и овец, устанавливал очередность смены пастбищ для каждого стада. Хембя доверял ему продавать скот на ярмарках, покупать новый инвентарь. Словом, его считали управляющим хозяйством зайсана. После приезда из хотона Орсуд Нарма поделился с Хембей, как с отцом, о своей встрече с Сяяхлей, что вот как-то не получилось дружбы ни с отцом девушки, ни с людьми того хотона. Услышав такую новость от Нармы, зайсан долго сидел молча.
— Ты говоришь, она умна и красива? — неторопливо начал Хембя. — Я и не собирался перечить тебе в выборе невесты. Но боюсь, что из твоей затеи ничего не выйдет… И причина не одна, сын мой: во-первых, на родине моей жены есть скромная, хорошая девушка, мы с супругой присмотрели ее тебе. Об этом я как-то говорил тебе раньше, но ты принял мои слова за шутку. А дело ведь идет к сватовству. Если я пожалею тебя и буду сватать девушку из хотона Орсуд, что скажут о нас родители сговоренки? Как я буду смотреть в глаза другим людям, знающим о нашем разговоре с родителями твоей нареченной? Та девушка из рода торгутов, а род торгутов многочисленный. К тому же я дербетовский зайсан, человек не простого звания. Люди начнут толковать: если зайсан, человек белой кости, не хозяин своему слову, то простолюдинам и подавно все позволено. Боюсь, твоя мечта останется мечтой, сынок…
Зайсан в минуту особого расположения к Нарме называл его даже сыном. Но решения свои менял редко.
— Нет, отец! — в тон ему заявил Нарма. — Кроме Сяяхли, мне никого не надо!
— Не спеши, Нарма! — предупредил зайсан, выставив ладонь. — Я тебе еще не сказал о второй причине, а она не менее серьезна, чем первая.
— А что же за вторая причина? О, боже, — со стоном выдохнул Нарма.
— О второй причине я и хочу рассказать тебе подробнее. Ты, наверное, и раньше слышал о нашей давней ссоре с орсудцами. Двенадцать лет тому назад за Беергин-худук погибли три человека — двое наших и один из хотона Орсуд. Неделю степняки сходились стенка на стенку. Мы одолели их, прогнали от колодца. С тех пор Беергин-худук и пастбища вокруг него принадлежат нам. В дрянной свалке этой виноваты были они, а не мы. А дело вот в чем. Пастбище всегда было за нами. Много лет мы не трогали его, берегли для своего скота. Вот соседи и подумали, что земля ничья, не спросили нашего позволения, пришли однажды, вырыли колодец, укрепили яму деревянным срубом. Три года толклись со скотом на нашей земле, пили нашу воду…