Звать меня Кузнецов. Я один

Коллектив авторов

Евгений Чеканов

(Из воспоминаний о поэте «Мы жили во тьме при мерцающих звёздах: Встречи с Юрием Кузнецовым», журнал «Русский путь на рубеже веков», 2004, № 2).

Чеканов Евгений Феликсович (р. 1955) — поэт. В 1979 году он окончил Ярославский университет. Его первые стихи в своё время попали к Юрию Кузнецову. Поэт кое-что даже отобрал у Чеканова для альманаха «День поэзии. 83». Интересно, что в целом этот альманах потом разгромила в «Правде» Юлия Друнина. Но зато Друнина отметила подборку Чеканова, назвав строки молодого автора «необходимыми, как патроны винтовке».

Позже Кузнецов написал короткое

предисловие к одной из книг Чеканова.

Юрий Поликарпович Кузнецов — самая яркая классическая звезда русской поэзии века минувшего и века нынешнего. Мастер символов и космической тьмы, глашатай мифов и русского национального духа, в стихах которого жест — шедевр, фраза — афоризм, пауза — золото, слово — музыка.

Поэзия Кузнецова — это зрячий посох классической лиры, который будит таинственные родники, спящие в душах людей ушедших времён и сегодняшних дней.

Кузнецов — поэт в высшем, в божественном понимании таланта поэта.

«Гений, — сказал Расул Гамзатов, — это человек, который каждый день разговаривает с Богом».

Кузнецов, даже разговаривая с самим собой, ищет Бога.

Магомед Ахмедов

(Альманах «Литрос», 2005, вып. 6).

Ахмедов Магомед (р. 1955) — аварский поэт. В 1979 году он окончил Литинститут (семинар Ал. Михайлова) и тогда же выпустил на родном языке первый сборник «Ночные письмена». С 2003 года поэт возглавляет Союз писателей Дагестана.

В поздних стихах появляется у Кузнецова и тема, которой не могло быть ни в напористых молодых стихах, ни в «средний» период с таинственными мифами, — это тема терпения («Терпи, — мне чей-то голос говорит, — / Твоё терпенье небесам угодно») и смиренного отождествления своего творения с народным. Поэт обращается к молчащему колоколу:

Велико ли терпенье народа? — Велико, — говорит, — велико. Оттого о любви, о свободе Не гремит колокольная медь. Дух безмолвствует в русском народе, Дух святой, и велит нам терпеть.

Именно в стихах 90-х годов далёко расходятся два образных мира, две интонации. С одной стороны, обостряется высокая, трагическая нота, сгущается разлитая во всей его поэзии печаль. Поэзия порой подступает к самому порогу отчаяния. <…> Но вот что удивительно: именно в последних сборниках (и это — «с другой стороны») появляется, во-первых, светлая печаль — уже как бы за гранью и природных бурь, и гражданских битв, «после вечного боя», а во-вторых, восторг перед хрупкой преходящей красотой мира…

Елена Ермилова

(«Литература в школе», 2006, № 1).

Я думаю, что кощунства в поэме о Христе нет, что богочеловеческая природа Христа не подвергается сомнению, тем более что и во всей поэзии Кузнецова нет «проклятья заветов священных» (как у блоковской Музы). Но вот насколько он перешёл грань, отделяющую духовное от плотского, в своём настойчивом и неотступном стремлении помочь людям увидеть то, что увидел он сам — живого Христа — судить я не берусь. Мирянам же, усердствующим в филиппиках, мне кажется, надо посоветовать проникнуться тем духом смирения, который ощутим в поздней лирике Кузнецова. С точки зрения эстетической, «посюсторонней», как кажется, можно сказать, что в этом ярком и мощном творении иногда поэту изменяет чувство меры, когда он пытается додумывать некоторые евангельские «сюжеты», а Христос порой принимает образ русского былинного «доброго молодца» или античного героя.

Елена Ермилова

(«Литература в школе», 2006, № 1).

Последние

поэмы Юрия Кузнецова вновь, после булгаковского «Мастера» и леоновской «Пирамиды», ставят вопрос об ответственности художника перед христианством, о возможности литературного обращения к священным сюжетам. «Путь Христа» рассказывает о жизни Иисуса от рождения до воскресения и соответствует многим событиям четырёх канонических Евангелий. «Сошествие в ад» — не только видение загробного мира, но и апокалипсис Кузнецова, суд над культурой и мировой историей в традициях беспощадного повествования, восходящего к «Откровению Иоанна Богослова». Никаких выпадов против христианства в стиле модных ныне Дэна Брауна (роман «Код да Винчи») и Жозе Сарамаго (роман «Евангелие от Иисуса») в поэмах нет. Повествователь в «Пути Христа», герой, сошедший в ад в другой поэме, сам Кузнецов — христиане, которые веруют в Бога, зная, что никакая мифология, литература и авторский произвол не ограничат Его присутствия. Перетасовки образов, речей и понятий, столь частой в авторских апокрифах, здесь не происходят. Нравственные оценки, поставленные евангелистами, сохраняются. Никуда не исчезает и духовный образ мира: здесь есть Христос и вечная жизнь, происходит прощение и спасение достойных, есть ад для падших. Основные христианские идеи: грехопадение, искупление, Страшный суд — присутствуют. Лазарь воскресает, бесноватый исцеляется, искушения в пустыне преодолеваются. Чужие — те, кому совершенно не интересно русское богоискательство, — последних поэм Кузнецова не заметили. Заметили свои. Внимательно прочитали и сразу стали больно бить — за кощунство и гордыню, за недопустимое смешение литературы с религией.

Алексей Татаринов

(Из статьи «Последние апокрифы», 7 октября 2006 года).

Татаринов Алексей Викторович (р. 1967) — литературовед. В «нулевые» годы он возглавил кафедру зарубежной литературы и сравнительного литературоведения в Кубанском университете.

Юрий Кузнецов был пророком — и это не метафора и не преувеличение.

Кирилл Анкудинов

(«Литературная Россия», 2007, № 50).

Мощный талант, спору нет. Но перехваленный смолоду (Кожинов назвал его гением), однобокий, без развития, деградирующий к концу века. Его сочинения «Сошествие в ад» и «Христос» почти графоманские (я не дочитал), а отдельные стихи — просто пародийные.

…И вот перед нами Тень показалась, как туча в удушливый день. Тень приближалась — косматая страшная тень. …Это был Левиафан! И ударом хвоста Ад всколыхнул и обрушил его на Христа. Молнии злобы Христа оперили, как стрелы, Он их стряхнул — и зелёную ветку омелы Бросил в противника острым обратным концом. Пал Сатана на колени и рухнул лицом.

В последнем интервью Владимиру Бондаренко (опубликованном в Ex Libris в январе 2004 года) Юрий Кузнецов, говоря о работе над «Раем», доматывается до пошлой публицистики о кризисе октября 1993 года: «…Я ещё подумываю, будет ли в Раю Григорий Распутин? Я склонен к этому, подумаю. Конечно, от себя я никуда не денусь, но я старался как можно больше внести объективности и в мировую, и в русскую историю. Чтобы это не только от меня исходило. Чтобы мой взгляд вписывался в большой угол зрения других людей. А что касается живых людей, попавших у меня в Ад, думаю, это почти бесспорно. Много зла сделали. Ответственны перед Богом. Те, например, кто подписал письмо 42 либеральных писателей об уничтожении инакомыслящих, — куда их было девать? Только в Ад».