Звенья одной цепи

Иванова Вероника Евгеньевна

Воздух был и оставался неподвижным, лениво колыхаясь от моего дыхания, а Ньяна, только что глядящая мне прямо в глаза, уже стояла у меня за спиной. И рука, прежде казавшаяся мягкой и рыхлой, вдруг превратилась в жесткий хомут, сжавший мою шею тщательно наработанным захватом.

Так не бывает… Не бывает! И все-таки оно есть. Оно случилось, и не где-то вокруг да около, а прямо здесь. Сейчас. Со мной. Но как, Боженка меня задери?!

– Теперь поняли? – ласково спросила Ньяна, губами почти касаясь моего уха.

Еще бы не понять! Вот только ни головой кивнуть, ни рта раскрыть. Можно было бы попробовать

пустить в ход и свои локти, но… После произошедшего вступать в сражение с пышнотелой женщиной уже не хотелось. Я и в бытность сопроводителем не мог двигаться неуловимо для глаза. Да и никто не мог из тех, что служили вместе со мной. Так откуда же в светлокосой селянке такая сила?

Хватка ослабла, но чуть ли не раньше Ньяна вернулась на прежнее место, и опять воздух не шелохнулся.

– Значит, ты…

– Ваша защитница.

Хотелось бы знать от кого. Но еще больше хотелось бы знать…

– Как ты это делаешь?

Она снова нахмурилась, но сердясь не на мой вопрос, а на себя.

– Меня научили. Но я не помню как. Заснула, потом проснулась. И уже умела все, что было нужно.

– Нужно кому?

Черты Ньяны исказились от какого-то малоприятного воспоминания, и я услышал в ответ не то, на что рассчитывал, а то, что легко мог угадать и сам:

– Он был Звеном. Серебряным.

Все, дальше копать в том же направлении не стоит. Конечно, по всем ощущениям я как раз стою на краю ямы, и одного шага хватит, чтобы провалиться в чужую историю, но… Зачем? Эта женщина всего лишь мой телохранитель, тем более временный, как она сама сказала. А если останется после окончания службы жить в Блаженном Доле, не нужно настраивать ее против меня больше, чем уже есть.

Правда, одна малость меня все-таки пугает. Как быть, если защитник ненавидит того, кого защищает?

Я не слишком любил своих Ведущих, если вспомнить. Однако никогда не испытывал к ним сильных чувств, противоположных любви. Скорее, старался не вдумываться и не замечать больше положенного. Помню, это получалось само собой, без какого-либо труда. Хотя кое у кого из моих соучеников и трудности и труд были. В полной мере. Значит, то, что казалось естественным мне, для других могло выглядеть непонятным или даже… пугающим? Точно. Если залезть в память поглубже, можно найти не один и не десять примеров сражений духа и тела, мимо которых я прошел, не задерживая взгляд. И не всегда те бои заканчивались так, как нужно было наставникам.

И все же… Никто из учеников Сопроводительного крыла не допускался до несения службы, пока не справлялся с собой. А признавшие поражение и вовсе исчезали без вести. Женщина же, стоящая передо мной, уложит на лопатки любого сопроводителя не моргнув глазом, и тем не менее в ее душе мира нет. Как не было мира в моей душе, когда подошел срок оконча…

Кажется, начинаю понимать. Наконец-то.

Ей тоже очень скоро предстоит проститься с подаренным могуществом, должностью и одна Боженка ведает с чем еще. А я, появившись, по всей видимости, нежданно, стал препятствием. Вот только на пути куда?

– Ты служила прежнему Смотрителю?

Ньяна кивнула и невольно улыбнулась. Значит, хотя бы в этой части ее жизни горестей и бед не случалось.

– Долго?

– Почти семь лет.

Большой срок. А главное, способный принести пользу. Мне.

– Каким

он был?

– Эрте Ловиг?

Если верить бумагам, прежнего Смотрителя звали именно так.

– Да.

– Тихим. Говорил всегда так… будто ласково, а на самом деле ослушаться его было ну никак не можно. И знал все на свете, о чем ни спросишь. При нем ни ссор, ни споров не случалось, ни вражды какой. Тихий он был человек. И при нем тихо все было.

И наверняка его прислали в Блаженный Дол уже обученным и готовым к исполнению порученной службы. По крайней мере, умеющим приказывать.

– А где он сейчас?

Ньяна хлопнула белыми ресницами:

– Так где же ему быть? На кладбище. Помер он, аккурат перед осенью.

– Что же с ним случилось?

– То же, что и со всеми стариками бывает. Устал жить да помер.

– И сколько ему было лет?

Женщина пожала плечами:

– Да кто же, кроме него, точно знает? Но к восьмому десятку дело шло.

Покой, говорите? Мирный и тихий? Что ж, золотозвенник не врал. Если здесь можно дожить до старческих седин на такой должности, как Смотритель, Дол и вправду Блаженный.

– Да вы поешьте лучше, чем разговоры говорить, – сурово полупредложила-полуприказала Ньяна, заметив, что мой рот приоткрывается для следующего вопроса. – Наговориться еще успеете. Много тут у нас разговорщиков по вашу душу истомилось.

* * *

Пироги оказались отменные, даже с поправкой на урчащий желудок. Пока я ел, защитница, как она себя называла, смахнула пыль с кухонной мебели, убрала остатки снеди в подпол, выгребла из печи золу и проделала все это споро и ловко, но вовсе не по-воински. Не видел я в ней, как ни вглядывался, ту опасную противницу, с которой познакомился чуть раньше. Женщина и женщина. Похожая на трактирных подавальщиц и лавочных служанок. Мягкая и сдобная, как булочка. И все же если, как говорят в народе, внешность – коварная обманщица, то сейчас я столкнулся с самой большой ложью, какая только существует на свете. А что самое мерзкое, похоже, Ньяна считает, будто мне все и так известно обо всех ее талантах.

– Ты мастерица готовить.

Похвала не достигла цели: женщина даже не улыбнулась.

– Да какое тут мастерство… Вот вы, если в доме эрте Нери отобедаете, попомните мои слова: пальцы не только оближете, а еще и сгрызете!

– Там хороший кухарь?

– Не кухарь. Кухарка. Да и сама йерте норовит иной раз к плите встать… Правда, вот тогда лучше за тот стол не садиться.

– Ну меня пока никто к столу и не звал, кроме тебя.

Ньяна задумчиво сдвинула брови:

– А я разве не сказала? Запамятовала, должно быть, как вас увидела. К столу не к столу, а в дом другой сходить надо.

– Зачем?

– Как это? Хоть Довин всему Долу уже о вас разболтал, честь по чести представиться следует. Перед главами всех семей показаться.

Ага, смотрины. Ясно. Жаль, нечем поразить воображение сельских жителей. Знал бы заранее, позаимствовал бы что-нибудь парадное в доме с утесом на гербе. Хотя, может, еще не поздно?

– И когда состоится представление?

– Да вот сейчас дожуете последний кусок, и пойдем, – простодушно ответила защитница.

Я не поперхнулся только потому, что не жевал в этот момент, а размышлял.