Звенья одной цепи
Шрифт:
Странно понимать, но дедушку определенно что-то мучило, иначе он не искал бы оправдания своим страданиям. Я бы думал так же, если бы, к примеру, отказал кому-то близкому в помощи. Хотя кому – близкому? После смерти родителей никого не осталось. Лодия не в счет: она всегда шла по собственному пути. Впрочем, как и я.
«Дарственная служба заманчива тем, что позволяет совершать любой свой поступок, прикрываясь плащом должности, да еще получать за это жалованье. Но когда спускаешься с небес большого города на землю, поближе к людям, видящим в тебе действительно оттиск Дарохранителя, случаются весьма горестные чудеса. Понимаешь,
А вот такого я раньше никогда не слышал. Ни из чьих уст. Что же получается? Мне будут платить из податей, которые Блаженный Дол отправляет в дарственную казну? Но если подати вдруг начнут уменьшаться, значит, и я недосчитаюсь сначала одной монеты, потом другой? То бишь чем хуже я буду исполнять свою службу, тем горше буду жить сам? Впору схватиться за голову. Выходит, даже с ценами нельзя оплошать? Покой, значит?! Возможность делать все что заблагорассудится?! Золотозвеннику легко так думать, он-то живет на подати со всего Дарствия целиком, а мне что прикажете делать?
Негромкий, но настойчивый стук, раздавшийся от входа, чуть не заставил меня подпрыгнуть, но, как бы я ни спешил встретить посетителя, первой у порога конечно же оказалась Ньяна. Она распахнула дверь и пропустила в дом девицу, не столько чем-то озабоченную, сколько сосредоточенную. Правда, мгновением спустя, когда взгляд пришелицы добрался до моего лица, я понял, чем вызвано такое впечатление: она немного косила, и буро-зеленые глаза смотрели чуточку друг на друга. Во всем же остальном девица была ладная и для своих не особенно великих лет вполне похожа уже на женщину, а не на ребенка. А одета почти так же, как моя помощница: штаны, сапоги и длинная рубаха под кафтаном. Наверное, таковы местные традиции. Да и по сырой весне так уж точно удобнее ходить, чем пышными юбками грязь мести.
– Доброго дня, йерте.
– И тебе доброго.
Повисло неловкое молчание, потому что я не знал, с чего начать: спросить у незнакомки имя, предложить присесть или сразу осведомиться, зачем пришла. Зато Ньяна подобных затруднений не испытывала.
Защитница подошла к девице, ласково погладила по гладко заплетенным и уложенным баранками косам:
– Что случилось, Соечка?
– Беда у нас. Дерк пропал.
– Как же так получилось?
– Третьего дня с пастбища не вернулся.
– Что же молчали?
– Так думали, придет. Он и раньше, бывало, седмицами пропадал, прямо как Натти ваш. Только всегда возвращался. Он помечтать любит, вот иногда и забывает про время. А работник он хороший! – с неожиданным жаром закончила свою грустную речь девица.
– Знаю, что хороший, – куснула губу Ньяна. – А почему решили, что сейчас-то он пропал?
– Так стадо же вернулось. Сива назад пригнал.
– Сива – это пастуший пес, – пояснила защитница и нахмурилась, а просительница посмотрела на меня своим косым взглядом и с угрюмым нажимом сказала:
– Вы уж отыщите его, йерте, сделайте
Выяснив, что других пропаж, кроме самого пастуха, в стаде не приключилось, и козы все до одной вернулись в целости и сохранности, а пес не выл и не тянул никого из людей в горы, скорее наоборот, всячески старался подольше задержаться в доме и на дворе, Ньяна отправила косоглазую девицу по имени Сойа обратно. Разумеется, со всеми возможными заверениями в том, что Смотритель сотрет ноги до задницы, но вернет семейного работника, а по совместительству и возможного жениха. Я не протестовал: всякий раз, когда взгляд просительницы ухитрялся сосредоточиться на моем лице, мне становилось до странности неловко. Наверное, потому, что я впервые имел дело с человеком… скажем так, немного обделенным разумом.
– Она хорошая девочка, – тоном, не допускающим возражений, сказала Ньяна.
Ну да, у тебя все на удивление хороши, пышечка. А я каков?
– Что за история с этим… Дерком? Он и вправду часто пропадал по несколько дней?
Защитница кивнула:
– Просто задерживался на пастбище. Мог часами сидеть и о чем-то думать. Но никуда не уходил.
– А что, если он и сейчас все еще там сидит?
Следующий кивок был уже отрицательным:
– Пес бы не пригнал тогда стадо обратно. Здешние овчарки хорошо натасканы, никогда не уходят от пастуха, пока тот не подаст знак или…
– Не уйдет сам. Но зачем? И куда?
Ньяна беспомощно повела плечами:
– Кто ж его знает?
Наверное, никто. Но я, видимо, должен знать, где его искать. Хотя как все это не ко времени! Мне же нужно еще что-то придумать с ярмарочными ценами. И не позднее чем истечет семь дней.
– В этом доме есть карта?
– Должна быть. Йерте Ловиг перерисовывал старую, та уж совсем истрепанная была.
Карта нашлась в маленьком сундуке, сложенная до восьмушки. Но прежний Смотритель знал толк в вещах длительного использования: выбрал для новой основы не бумагу, что было бы дешевле и удобнее, а плотнотканый шелк. Не представляю, сколько дней и ночей ушло на нанесение рисунка, однако результат того стоил. А в случае крайней надобности плод напряженного труда можно было повязать на шею. Вместо шарфа.
Разложенная, карта заняла почти всю поверхность письменного стола. Я поманил Ньяну пальцем, а сам склонился над чернильными линиями. Итак, это и есть Блаженный Дол? Местность, очертаниями похожая на потревоженную ветром каплю воды, свисающую с ветки торгового тракта. Расположена и правда в стороне от бурной жизни. Окружена горами. Не особенно высокими, как я мог видеть во время утренней прогулки, но, похоже, непроезжими и непроходимыми, потому что дорог, пересекающих горную рябь, нарисовано не было.
– В долину есть только один вход, он же выход?
– Да, а зачем больше?
Из соображений безопасности, к примеру. А то, не приведи Бож, обвал или что-то вроде, и Дол окажется отрезанным от остального мира.
– Через горы можно пройти?
– Куда? – Ясные серые глаза посмотрели на меня.
– Куда-нибудь.
– Можно. – Ньяна указала на западную гряду: – Там пологие склоны. Дерк пас коз именно там. А когда спускаешься вниз, выходишь прямо к форту.
– Что еще за форт? – На карте сие строение отмечено не было, но по жесту защитницы я догадался, где оно может располагаться.