Зверь 5
Шрифт:
— Не ссы, пацан, с Эдгартом ничего не надо бояться. Сам же видал, как он тех мавок размотал, — хмыкнула Чопля.
— А я и не боюсь, — покачал головой Петька. — Вот только… Я не пойму — почему господина Южского мавки ведьмаком называли?
— Так я и есть ведьмак, — пожал я плечами. — Но это только между нами. Пусть это будет наш маленький секрет, хорошо?
— А я чего? Я ничего. Я могила, — тут же нахмурился Петька. — Я никому никогда никаких секретов не выдавал. Даже то, что соседский Ванька у Петровны Котихи яблоки таскал прошлым летом — никому не сказал.
— Пацан-могила! —
— Тебе лишь бы чего своровать, — буркнул я.
— Чо, пля? Это ты меня этой слабостью упрекаешь? Да если бы не я… — начала заводиться Чопля.
Да уж, она у меня вспыхивала как спичка. Впрочем, остывала гораздо быстрее, чем вспыхивала.
Под её бубнёж я неторопливо осматривался. Городок был из тех, которые гордо носят название «провинция». То есть тут тихо и неспешно течет жизнь, почти все друг друга знают, споры и конфликты решаются на бытовом уровне, без обращения в суд. Впрочем, так было бы в Российской империи, поляки же известны своим польским гонором, который усложняет жизнь.
Выражается польский гонор главным образом в агрессивной спеси, неадекватном поведении и отсутствии самоконтроля. Как говорил мой учитель Весемир: «Основной причиной появления „польского гонора“ является комплекс неполноценности, чёрная зависть и страх у многих, пусть и не у всех, поляков и польского руководства перед Россией, её культурой, военной и экономической мощью, величайшей территорией. Последний пункт особенно раздражает польских ушлепков называющих себя „шляхтичами“. Польша в пятьдесят пять раз меньше Российской Империи. Польша „шляхтичей“ одержимых „польским гонором“ только территориально в сравнении с Россией выглядит как блоха под хвостом у слона, но эта блоха никогда не упустит случая хоть как-то укусить соседку.»
А так… Трехэтажные домики, черепица на крышах. Кусты и деревья. Островки булыжной мостовой тают в объятиях асфальта, а местами пробивается плиточная выкладка.
— А тут чистенько, — заметил Петька.
— Ага, с такими штрафами, как у ляхов, невольно будешь поддерживать чистоту, — буркнула Чопля. — Тут даже сморкнуться нельзя без того, чтобы какой-нибудь пан тебе в кошелек не залез. А уж если где присядешь под кустиком…
— И мусор нужно сортировать, а не сваливать всё в одну кучу. Вон, видишь, пять контейнеров разного цвета стоят? В каждый нужно свой вид мусора совать, — показал я на пузатые мусорные баки, похожие на четырехугольные колокола, поставленные на асфальт. — А если ошибешься, то камеры и соседи поправят не только тебя, но и твоё финансовое положение, причем в худшую сторону.
— Ну да, может так и научишься чистоту любить… — покачал головой Петька.
Я только усмехнулся. Рано или поздно, но мы к этому тоже придем. По крайней мере, в моих деревнях были проведены субботники по уборке территорий, в школах объяснены правила поведения на природе, а всем деревенским мягко намекнули, что если кого поймают за замусориванием леса, то на первый раз угостят розгами, на второй раз будет наложена пеня, а вот про третий раз тактично умолчали… Пару раз приходилось использовать первый раз. Второй раз никто испытывать не хотел.
На
— Петь, ты что-нибудь чуешь? — спросил я, когда мальчик перестал озираться по сторонам, а всё больше поглядывал на белеющую вдалеке церковь.
По всей видимости там был центр города, и к нему стягивались все дороги и дорожки. Пока что мы до него ещё не дошли, идя по окраине городка.
— Я? Я… Не знаю. Я как будто слышу песенку, которую мы с Машкой недавно разучили, а вот сейчас… — он отшагнул в сторону от церкви. — Сейчас как будто песня тише зазвучала. С перерывами…
— А что за песня? Может я её тоже знаю? — не смогла удержаться Чопля.
— По полям, по полям, синий «Уазик» едет к нам, — пропел Петька и шагнул обратно. — О! А вот сейчас как будто громче зазвучала.
— Мда, мозгодробительная песня. Мы с подругами распеваем её, когда достаем пару бутылок нектара и приглашаем цветочных эльфов… впрочем, не будем о весёлом, — хихикнула Чопля. — Там не для детских ушей переделано. Эти цветочные эльфы такие пошляки…
Шорх! Шорх! Шорх!
Я обратил внимание на дворника, который подметал тротуар на другой стороне улицы. Вроде бы обычный пожилой человек в оранжевой жилетке, но что-то с ним было не то.
Обычно мы не смотрим на тех, кто носит ядовито-зеленые или оранжевые жилетки. Они словно шапки-невидимки обезличивают человека, превращая его в стандартную фигуру без лица, вроде манекена в витрине магазина. Да, мы настолько привыкли к виду этих жилеток, что наряди в неё соседа и заставь пройтись мимо — не узнаешь и соседа.
Однако, сейчас я находился на задании, поэтому нужно подмечать всё, каждую деталь и каждую черточку на этой детали. И я видел, что у пожилого человека в оранжевой куртке текли слёзы. Они спускались по морщинистому лицу и падали в пыль, превращаясь в грязно-черные катышки.
В любой другой день я прошел бы мимо, всё-таки горе человека касается в большей степени его одного, но сейчас… Сейчас я рассудил так — если смогу помочь кому-либо на чужой территории, то обрету союзника. Мавок вряд ли можно считать за союзниц, но и сбрасывать их со счетов не стоит. А тут… вдруг у этого мужчины угол найдется, где могут приютить молодого купчика с братом и их служанкой?
Кто знает — сколько времени нам придется тут тусоваться, так что лучше озаботиться поисками ночлега с раннего утра. В гостиницу без проездных документов соваться не с руки, так что…
— Доброго утречка, пан! — поздоровался я, перейдя на другую сторону улицы. — Хороший денек наклевывается, не правда ли?
— Кому как, пан, — ответил мужчина, украдкой вытирая лицо. — Кому как…
— Это, конечно, не моё дело, но если у вас какое горе, то я считаю своим долгом поинтересоваться — можем ли мы чем-то помочь вам? Мы с братом путешествуем и много где побывали — везде заводим друзей и помогаем добрым людям, — сказал я, пытаясь при помощи улыбки войти в доверие. — Меня зовут Анджей Туда, а моего брата Милош. Нашу служанку и представлять не нужно, она слишком говорлива, так что представится сама.