Зверь из бездны
Шрифт:
Бугор пропал. Пропали деревья. С каменистой кручи, вздымая пыль и быстро перебирая то ли шестью, то ли восемью лапами, спускалось чудище — помесь древних земных ящеров, сказочных драконов и длиннохвостых годзилл с Орлиного Глаза (впрочем, вполне безобидных). Чудище ревело, раскрыв пасть, утыканную частоколом острых зубов, чудище с остервенением било себя по шипастым бокам черными крыльями, чудище разбрасывало камни мощными когтистыми лапами. Его длинные кривые клыки были угрожающе направлены в мою сторону. Возможно, именно так выглядел библейский левиафан, но у меня не было времени долго размышлять по этому поводу, потому что левиафан быстро приближался.
Я все-таки
Я замер, глядя в выпуклые багровые глаза смерти, принявшей облик чудища. Глаза эти были уже в десяти шагах от меня. Оставалось только одно — успеть мысленно сказать: «Прими грешную душу мою, Господи…»
И все-таки я не собирался сдаваться. Не тому меня учили, и как бы я смел называть себя офицером Унипола, как бы я вообще имел право именоваться Леонардо-Валентином Грегом, если бы покорно принял смерть! Не-ет, не выйдет!
В тот момент, когда левиафан уже навис надо мной, я, изо всех сил оттолкнувшись ногами от земли, резко прыгнул в сторону и покатился прочь от промчавшегося мимо чудища. Вихрь, поднятый им, подхватил меня и я чуть не оглох от злобного рева левиафана, сообразившего, что жертва ускользнула прямо из-под самой пасти. Не знал он, разиня, что на тренировках в полицейском колледже мы проделывали и не такие штуки. А потом довелось мне проделывать подобное уже не на тренировках…
Впрочем, нужно было думать, как избежать новой атаки. Я открыл глаза — и тут рев прекратился и наступила удивительно приятная тишина. Песчинки кололи щеку и я поднял голову. Ну конечно! Мир ускользающих предметов продолжал радовать своей непрерывной изменчивостью.
Вообще-то я не люблю пустыни; бродить по пескам — не самое, по-моему, большое удовольствие из всех, что предлагает нам жизнь. Но сейчас я просто-таки не мог наглядеться с вершины бархана на вереницу таких же барханов, похожих друг на друга, как морские волны. Чудище пропало — и это было уже хорошо.
Зато эманатор не пропал. Он лежал чуть поодаль, зарывшись стволом в желтый песок — грозное оружие, бесполезное в этом мире. Я поднял его, сел на гребне бархана, под серым небом, которое по-прежнему скучало без солнца, стряхнул песчинки с индикатора — и задумался.
Эманатор не остался там, где он оказался не в состоянии поразить левиафана. Каменистый склон ускользнул, перетек в пустыню, предметы изменили облик, а эманатор, однако, не превратился в какую-нибудь ядовитую змею. С другой стороны, он не справился с левиафаном (который, возможно, был теперь вот этим барханом) — значит, левиафан, как и череда сменяющихся пейзажей, просто нереален. Стрелять по нереальному — все равно, что стрелять по отражению. А эманатор-то вполне реален. Но если я действую в нереальном мире — значит, нереален я сам! Я —
Я ощупал свое лицо, похлопал себя по коленям. Все казалось вполне материальным. Казалось…
Что-то не так было в моих рассуждениях, я чувствовал, что им не хватает логики, но мне внезапно захотелось проверить их справедливость на себе. Выстрелить в себя — и получить результат. Если я эфемерен — выстрел не причинит мне вреда.
А если все-таки я ошибаюсь?..
Желание испытывать судьбу пропало. Я не знал, как выбраться из этого мира, но надеялся, что все же сумею отыскать выход. Потому что без такой надежды можно просто зарыться в песок и больше не вылезать из него. Но это было бы совсем уж грустно.
«Не все потеряно, Лео! — сказал я себе. — Могло выйти и хуже».
По крайней мере, путь из этой пустыни я знал. Достаточно было оглянуться. Возможно, встретится кто-нибудь еще, не такой странный, как Отшельник, и не такой агрессивный, как левиафан. В любом случае, надо было действовать.
Я спрятал эманатор в карман куртки, встал, набрал в грудь побольше воздуха, как перед погружением в водные глубины, и решительно оглянулся.
31
СЕРЕБРИСТЫЙ ЛЕБЕДЬ. ДОМ В ПУСТОТЕ
Невысокое, в три ступени, крыльцо вело к входной двери. Дверь была похожа на двери из фильмов о земной старине — деревянная, покрашенная облупившейся бурой краской, с неуклюжей металлической ручкой. Да и сам этот дом смахивал на жилища наших доисторических предков. Двухэтажный, с покатой крышей, пыльными окнами, какими-то странными пятнистыми стенами, перечеркнутыми изломанными линиями трещин, он казался непригодным для обитания. Тусклые стекла тоже были либо в трещинах, либо вообще разбиты… Но мерещилось мне, что из окон следят за мной чьи-то внимательные глаза… кто-то манит, приглашая войти…
Дом висел в серой пустоте, он был тем единственным, на чем можно было остановить взгляд в этой пустоте, он возник из пустоты в тот момент, когда мир внезапно накренился и я, как по ледяному склону горы, заскользил в серое ничто — быстрее, быстрее… — и очутился перед крыльцом и бурой обшарпанной дверью. Конечно, можно было, наверное, вновь сменить место, повернувшись спиной к дому, — но вдруг именно там, внутри, найдутся ответы?
Сделав несколько шагов по пустоте, я приблизился к крыльцу, осторожно поднялся по выщербленным ступеням и потянул на себя дверную ручку. Раздался слабый скрип — и дверь приоткрылась. Подавив желание все-таки оглянуться, я сделал еще один шаг вперед и остановился. Негромко скрипнула, закрываясь, дверь за спиной.
Ничего особенного я пока не увидел. Неширокий коридор с какими-то коробками у стены, двери справа и слева, лестница, ведущая наверх, на второй этаж. Мне показалось, что дверь в дальнем конце коридора, прямо напротив меня, быстро закрылась, как только я посмотрел на нее.
Стиснув зубы, медленно и не очень уверенно, я двинулся вперед, ступая по деревянным, покрашенным все в тот же бурый цвет доскам пола; они едва слышно потрескивали под ногами. Я почему-то был уверен, что теперь могу оглянуться без опасения оказаться вовлеченным в очередную трансформацию. Здесь, внутри объекта, отторгнутого от пустоты, все должно было пребывать в состоянии относительной устойчивости. Не знаю, почему возникла у меня эта уверенность, идущая словно бы извне, из-за пределов моего существа (если были такие пределы), но — возникла. Тем не менее, я все-таки не обернулся.