Зверь-из-Ущелья. Книга 2
Шрифт:
– Спроси у неё сама! Дать тебе больше свободы, отпустить на равнину – это всё её идея! – он откинул голову, с губ слетело несколько хриплых смешков, похожих на воронье карканье. А у меня не было никаких сил, чтобы осмыслить сказанное. – Скоро эта змея позовёт тебя к себе. Тебя ждёт суд старейшин и жриц, поэтому слушай внимательно, что я тебе скажу. Когда мы остановились на постоялом дворе, тебя опоили, влили в пищу какое–то зелье, туманящее рассудок – все знают, как коварны дети равнин. Среди ночи к тебе в спальню забрался Зверь-из-Ущелья, чтобы опорочить, поглумиться
Я слушала и холодела. Горло сдавил спазм, а под веками начали закипать слёзы.
– Но это ложь! – я не выдержала и стукнула себя ладонями по бёдрам, а потом ещё раз и ещё. – Всё было совсем не так!
Не позволю оболгать самое дорогое, что у меня было – память о мужчине, которого я полюбила всей душой. Я не стану прятаться за стеной лжи и поджимать хвост, я найду в себе силы посмотреть в глаза правде, потому что это последняя ценность, что у меня осталась.
– А что ты собираешься рассказать? – внезапно он сократил расстояние между нами и схватил меня за горло. – Что?! Как сама позвала его к себе в спальню? Предложила себя, как… как…
Я вцепилась ногтями ему в запястье, и, опомнившись, отец разжал пальцы и отвернулся. Заговорил глухо и зло:
– Упрямая, непокорная рыжая дрянь. От тебя беды одни… И Ольда выпустила ты... ты помогла ему сбежать вместе с девчонкой! Я с самого начала это понял, чутьё подсказало – но я молчал, не сказал даже тебе, чтобы ничем не выдать свою непутёвую дочь!
– Да, это сделала я! И я не жалею об этом. Я бы совершила подобное и тысячу раз…
– Чтобы позлить меня?
– Нет, потому что так было правильно.
– Какая ты умная, – процедил он сквозь зубы. – Рассудила со своей башни, с вершины своей глупости и недалёкости… И в кого ты такая уродилась! Твоя мать тоже была мягкосердечной, но далеко не глупой! Хотя, я знаю, в кого… – проговорил уже тише, обращаясь к самому себе.
– Может, в бабушку? – в голосе проскользнула злая ирония. Об этой женщине я знала мало, но усвоила одно – отец очень не любит о ней говорить.
Глаза его распахнулись, он замер с открытым ртом. Но это длилось недолго – кулаки сжались от желания меня поколотить, брови сдвинулись на переносице, и я подумала, что так, наверное, выглядят разгневанные подгорные духи.
– Не хочу больше ничего слышать!..
– Почему ты избегаешь разговоров о ней?
Он пропустил мои слова мимо ушей.
– Будешь сидеть здесь до тех пор, пока Этера не вызовет тебя к себе! – пресекая все мои попытки спорить, отчеканил отец и поспешно удалился, оставив меня одну.
Глава 20.
Время тянулось невыносимо медленно. Я стояла у окна, не обращая внимания на холод, на налитое свинцовой усталостью тело, и заставляла себя разглядывать осенний пейзаж. Считала деревья, обводила взглядом контуры облаков – всё, что угодно, лишь бы снова не погружаться в объятья рвущей жилы тоски и вины.
Я просто боялась... Боялась, что это сведёт меня с ума. Нет, не буду вспоминать картины того страшного
Я осела на пол и, содрогаясь от спазмов, прислонилась лбом к неровной стене. Слёзы обжигали веки, я слепо шарила кончиками пальцев по камням, ища что-то – сама не зная, что.
Пожалуйста... пожалуйста... вернись ко мне...
Молила, звала, сквозь непробиваемую стену чужого равнодушия, сквозь разделившие нас закаты и рассветы, сквозь эту мокрую проклятую осень.
Просто окажись живым… каким-то чудом… просто дыши…
Меня увлекали тёплые и ласковые руки, голоса гор наполняли голову монотонным гулом – не было сил сопротивляться, и тогда я поддалась. Они посылали мне прекрасные сны-воспоминания, сны-картины на полотнах белого шёлка:
Теплая летняя ночь, травы и цветы колышутся под лёгким дыханием ветра, льнут к его ногам...
Взгляд – как прыжок в ледяное горное озеро, когда сначала замираешь от холода, а потом кожа начинает горечь и плавиться.
Алый закат, алые маки, алые от поцелуев губы, и томное, тягучее ощущение счастья.
...а потом – правда о пророчестве, как стрела в самое сердце...
…и падение в пропасть без дна и конца…
– Рамона! Рамона!.. О, Матерь Гор, да очнись же ты!
Пощёчина обожгла кожу. Потом вторая… и третья – такая сильная, что в ушах зазвенело.
– Ай! – я взмахнула рукой и поймала чужое запястье. Перед глазами плыло. – Больно же!
Сора выдернула руку и потрясла ей.
– Очнулась? – спросила едко, сидя на корточках возле валяющейся на полу меня. – Я думала, что тебя горы выпили, ты никак не хотела в себя приходить, лепетала что-то бессвязное, глаза закатывала.
Вот, значит, как. Решили поживиться моими эмоциями, моё горе показалось им очень вкусным. Я потёрла ноющие виски и невесело усмехнулась, а потом едва не подпрыгнула:
– Ты как здесь вообще оказалась?!
– Тихо, не ори, – прошипела подруга, прикладывая палец к губам, и я заметила, как сильно они потрескались. И без того тоненькая Сора исхудала ещё больше, побледнела, а глаза казались припухшими, будто она долго плакала.
Вина, а за ней и боль – обжигающая, безжалостная, набросились с новым пылом. Я и подругу будущего лишила – она любила Орма! Они пожениться хотели.
– Твой отец не знает, что я здесь, – заговорила она торопливо. – Орвину удалось раздобыть в тайнике своего отца амулет, вскрывающий засовы. Теперь твой братец стоит снаружи, сторожит и слушает камни – чтобы вовремя заметить чужое приближение.
И Орвин здесь? Я позволила себе выдохнуть – после того ужаса казалось, что он презирает меня.