Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка

Бирюк В.

Тотальное "отрицалово", свойственное Андрею, выросшее из несоответствия его личных свойств и его места (третьего сына) в этом феодальном обществе, в "Святой Руси", заставляет изначально, априорно, назло всем, изменить отношение к навязанной ему жене, к этой девочке. К дочери "отброса", которого даже его законный князь судить побрезговал.

"Влюбиться назло всем"?
– Бывает.

Он ещё не видит её, но уже обещает себе не обижать, защищать, "чтоб у неё всё было", "чтоб ей все завидовали", "чтоб ни одна сука из этих... пасть свою гадскую на неё...". И он, тридцатишестилетний мужчина, умудрённый опытом... Да ещё таким, какой

мало у кого в этом мире есть, начинает интересоваться этой четырнадцатилетней девочкой, которая дальше десяти вёрст от Кучкова никогда не бывала.

Пытается найти, разглядеть в ней не "жгучую плеть позора", а... что-то хорошее, достойное. Его самого - возвышающее.

А она так... ничего. Не уродина. Могли ведь и крокодила под венец привести. Беленькая. Глазастая. Наплаканная. Может - от свадьбы. Бабы так хотят замуж, а перед свадьбой всегда плачут. Хотя... может и по отцу убивается. Тощенькая. Ничего - откормим. Коней - овсом. А - баб? У служанок спрошу. Зубки... ничего. Целые, беленькие. Возраст, правда... ах, да, привычка. Четырнадцать - это для коня много... Тут у неё... Блин! Под этими тряпками не видать, а пощупать - только после свадьбы. Задница...
– узкая. Ничего, родит - располнеет.

Родит?! Она - родит - ему... Офигеть! Жизнь, почитай, прошла, много чего видал, а вот... Как-то до сих пор...

Да его сверстники через одного уже дедушки! Уже внуками хвастают! Уже сговариваются: кого на ком женить будут. А он... первый раз. Не в смысле постели! Этим-то он обижен никогда не был. Первый раз - жена... Не, там, бабёнка, подстилка, лахудра... На войне-то... определённый тип женщин присутствует. А - жена! Перед богом и людьми. С венчанием, с вождением вокруг аналоя, с клятвами... Это не в походном лагере: поймал, задрал, поимел. Или, если деньги есть - ещё и заплатил. Это - на всю жизнь. "До гробовой доски". Вот это? Тощенькое, беленькое... трясущееся от страха. От вида катящейся с плахи головы её отца - вчера, от вида брачного ложа - сегодня.

Она потрясла его. Своей абсолютной беззащитностью. Несоизмеримостью сил, власти, опыта его и её. Своей отзывчивостью. На его ласки - неуклюжие ласки старого кавалериста. Для которого выражение добрых чувств - похлопать потного боевого жеребца по крупу:

– - Славно мы их сегодня... в капусту.

Своей смелостью.

– - Он же бешеный! Он же тебя как веточку поломает да наизнанку вывернет. Просто забавы для!

Андрей - воин. Из лучших мечников "Святой Руси". Он просто физически сильный человек. Другие в массовой конной рубке не выживают. Он, реально, может сломать ей шею одной левой. А хребет - одной правой. Или разорвать на пополам. Не конями - руками.

Но он не делает этого. Он её бережёт. Он - осторожен.

– - Дуры вы все! Он не бешеный, он... он ласковый!

Он уходит в поход. Голядь Угрянскую они там режут. Снова марши. Комарьё, дерьмо, едучий дым костров, резкий запах конского пота, сладковатый запах падали, скотской и человеческой, какое-то походное бабьё... Он сравнивает. И хочет домой. К своей. К законной. К единственной.

Возвращение - и новая потрясение: как она изменилась! Плачет, болезненно охает, кривится, круги под глазами... Не отталкивает, не отшатывается с ужасом и ненавистью к нему, к причине таких изменений. Наоборот, неуверенно, надеясь, пытается прижаться, ищет у него защиту. А он... А как?! Он владеет шестью вариантами клинковой защиты, но вот тут...

А

вечером тихонько ему на ухо:

– - Бабка одна приходила, смотрела... Говорит: мальчик будет. Сын.

Детское ещё почти, встревоженно-взволнованное лицо: доволен ли? Рад ли?

У меня будет сын? У меня?! Сын... Как это?! Вот - не было. А вот - будет. Откуда?! Нет, я понимаю откуда дети берутся. Но - мой! Наследник. Продолжатель. Перед Господом за меня свидетель. Человечек. Человек. Новый, невиданный. Не существовавший. Это - чудо. Чудо творения. Я - Творец?! Дар божий. Даваемый мне через неё. В ней. В этой затихшей, угревшейся под боком, девочке.

Цитированное выше чудо из числа чудес сотворённых Владимирской иконой Божьей Матери, о воде, облегчившей роды молоденькой княгини, свидетельствует не только о чудесах почитаемой святыни, но и о стремлении князя Андрея, даже и при исполнении церковных обрядов, помнить и заботится о роженице, об облегчении её мучений, теми средствами, пусть и необычными, которые ему доступны.

Брак, рождение детей, семейный образ жизни, столь контрастный с привычным бивачным, меняли Андрея. Не отсюда ли, частично, его нежелание оставаться на Юге. "Уйдём на север до холодов" - повторяет он отцу. Кстати, их взаимоотношения становятся мягче. Андрей не только возражает отцу, но и появляется навык уговорить, убедить в своей правоте. Что приводит в бешенство старшего сына - Ростислава (Торца):

– - А наш-то Китай - не только саблей махать горазд.

Люди взрослеют не годами - годами они стареют. Люди взрослеют событиями. Испытаниями, которые им удалось пережить. Ответственностью, которая обрушивается на них. И которую они оказываются в состоянии снести.

"Господь не посылает человеку креста, который тот не может снести" - об этом?

Андрей, став мужем и отцом - взрослеет. На грани своего сорокалетия, когда нормальные здешние мужчины уже в гроб ложатся, получает новый, огромный, потрясающий опыт - опыт главы семейства. Обнаруживает, что отвечать за полк готовых разбежаться в любой момент кипчаков, за прорыв строя вражеских ратников, за сотню молодых здоровых гридней - это не вся ответственность, какая бывает в жизни.

Вот у сына болит живот и... можно приказать, рявкнуть, запороть... все забегают, но... Те методы, которые он применял в боевой работе, где он видел на три шага вперёд, автоматом обходил ловушки и находил решения - здесь не работают. И он, князь и воин, взрослый, сильный, умелый мужчина может только молиться. И надеяться.

И тут они приехали в Вышгород. Расселились в княжеском тереме. Съездили в монастырь поклониться святыням. "Стали жить-поживать да добра наживать".

Каждый день муж и жена общались. Каждый день, множеством мелочей - словами, взглядами, оценками, эмоциями - она влияла на него. Просто просила совета по каким-то хозяйственным делам:

– - Хорошо бы горку ледяную во дворе залить - сынам кататься.

Или:

– - А давай ты в Киев без меня съездишь? Тошно мне там.

Было ли это "воздействие" - её собственным, личным, внутренним чувством? Или она была "транслятором" идей своих братцев или более "обширной группы лиц"? Летописец возмущённо отмечает, что Кучковичи этот уход, с предательством отца, всячески поддерживали.

И следующий эпизод тоже не решается без участия Улиты.

Вышгородский монастырь - женский. Князь может и обязан посетить обитель. Но не может бывать там регулярно.