Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы
Шрифт:
– От Зверя Лютого не бегают. Пока он сам не отпустит.
Страхил и сам кое-до чего додумался. Некоторые подробности их побега позволяли предположить участие моих людей в этом мероприятии.
Мужик озлился. Что его провели. Задумался. Обрадовался. Новым возможностям, открывающимся перед ним от явленной Воеводой Всеволжским милости.
После побега Страхил осел в своём селении на Унже. Гибель множества вождей в Бряхимовской войне и последующем походе унжамерен против мари — превратила его в лидера среди Костромской мери, а история с побегом — создала почву для приязненных
А тогда он помог Чимахаю, с раненым на руках и мальчишкой-картографом, перебраться со средней Унжи на Кострому. Сперва — на речку, потом и до города добраться.
* * *
Кострома — из недавней (лет 12–13) постройки крепостей Долгорукого. Небольшой, около гектара, детинец на холме у впадения речки Сулы в реку Кострому. Недалеко от впадения Костромы в Волгу. Сула и в 21 веке течёт в Костроме. В железной трубе под центром города. Понятно, что эта не та Сула, которая в «Слове о полку Игореве». А вот «основатели» крепостицы были, вероятно, из тех мест.
«— Здорово, Кострома!
— Здоровенько!
— Что вы делаете?
— А прядиво, милая, мнём
— Ну мните, мните…»
Песенка из куда более поздних времён. Но — верная извечно.
По моему суждению, «Кострома» и означает — «земля льна». Лён здесь рОстят всегда. С ещё до-славянских времён. Есть на Руси «житницы», «кузницы», «здравницы»… Здесь — «одевальница». Испокон веку.
Закручивая свою «индустриализацию», я… нет, планов ещё нет. Просто поглядываю в ту сторону. Как бы мне тот «северный шёлк» с моими прялками-самопрялками скрестить. А также — с мялками, чесалками, ткалками…
Пока слава этого городка — иная.
Сейчас в Костроме — волжский вариант Тортуги. Разбойно-торговое гнездо. Сидит княжеский наместник. Но не высовывается. Очень буйное вече. Фактически «сто первый километр» для Ярославля. Людишки оттуда, да и вообще — с Верхней Волги, с Которосли, с Неро, кто с властью не поладил, бегут сюда. Их привечают — люди нужны, с туземцами, с Костромской меря — отношения… сложные. А по Костроме идёт путь в Двинскую землю. Где — «клондайк». Я про это уже…
Формально — Ростовская епархия. Но уровень благочестия… выйди из детинца — ниже плинтуса. Да и в детинце…
* * *
Добравшись до городка, Чимахай принялся костромских строить. Учить бога любить — «правильно».
С самосохранением у него… Как у всякого истинно верующего: «С нами бог! Кто против?». «Против» были местные — убили его второго, едва начавшего выздоравливать, спутника. Самого — схватили и мордовали.
Тут к городу пришёл епископский караван. Власть переменилась, «кованные гридни» владыки малость порезвились — посады сожги нафиг. Городок прошерстили. До звонкого эха в пустых хоромах. Парочку чудаков — живьём на воротах распяли, пяток — в реке утопили, иных многих — просто и «непросто» порезали. Худоверующим — в поучение.
Феодор
Пару Костромских эпизодов, инкриминируемых епископу, Чимахай озвучил сам. Также, вспоминая свой постриг, приобщение к обетам иноческим, «правило трёх вин», потребовал смертной казни для Феодора. Как для «от веры христовой отступника и злодея закоренелого».
Народ… ахнул. Инок — архиерея на смерть обрекает?! По винам-то — «да», но вот по статусу… Невидано-неслыхано.
«Все равны перед судом»… Здесь такое не только не писано — и не подумано. Все равны только перед божьим судом. Да и то…
Подельники епископа вели себя по разному.
Один просто объявил, что суд не признаёт и говорить не будет. Так и просидел весь день, не отвечая на вопросы, читая себе под нос молитвы. Другой, начальник охраны, упирал на то, что только выполнял приказы епископа. Пришлось вспоминать понятие «преступный приказ». Третий рыдал и вопил. «Не виновен я! Оболгали облыжно!». Когда же было показана особая жестокость, прямой садизм, в делах его, начал безумно хохотать и грызть деревянные прутья решётки.
Я не могу судить их за дела Ростовские или Костромские. Не моя юрисдикция. Но разбор эпизодов веду: особенность русского средневекового судоговорения — рассматриваются свидетельства не только свидетелей преступления, но жизни подсудимого.
«Публикация репутации».
Феодор и его люди, по моему представлению, есть группа лиц, вступившая в преступный сговор с целью отъёма, мошенническим и насильственным способами, чужой собственности, в т. ч. и моей (государственной), в границах моей юрисдикции. Реализация этого преступного замысла привела к гибели двух и более лиц. В т. ч. гос. служащих, находившихся при исполнении служебных обязанностей.
– Смягчающие обстоятельства?
– На Феодоре божья благодать почиёт!
– Это не смягчающее, а отягчающее.
Накачавшись «благодатью», нужно сперва выжечь в себе эту сущность. А уж потом можно и живым людям глаза смолой заливать да выжигать.
«И всё хорошее в себе — поистребили». «С особым цинизмом…».
Тягостное, изнурительное занятие. Уже темнело, когда я закрыл заседание.
«Утро вечера мудренее».
Верю. Кому-то, где-то, когда-то. Мне к утру ничего нового не при-мудрилось.
Двоим из шести, за сотрудничество со следствием — каторга. Остальным…
Утром, вновь собрав заседание, я объявил вердикт:
– За многие злодейства учинённые противу Воеводы Всеволжского приговариваю шиша речного, именуемого епископом Ростовским Феодором, к смертной казни. Через отрубание головы. Машиной. Приговор привести в исполнение незамедлительно.
Народ ахнул. Народ заскулил, забурчал, засопел. Множеством разных дыхательно-шевелительных действий выказал мне свой несогласие. Волнение, смущение, изумление и… и ожидание. Ожидание невиданного зрелища.