Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз
Шрифт:
Боголюбский... После самоубийства Изяслава, гибели Калауза с семейством, сведений о спасённой и сохранённой мною Софье, публичной казни Феодора Ростовского... при том, что ему непрерывно "дули в уши" страдальцы по Клязьменскому каравану... и другим моим не прекращающимся... хепенсам...
Известие о разгроме целой орды Башкорда произвело впечатление. Вызывало уважение. Но - в рамках обычного. "Мы тут все такие. Мы и сами поганых бьём. Чуть лучше, чуть удачливее...". А вот новость о крещении мордвы... Да ещё и "Мордовской Руси"! Что была вечным унижением, занозой
В Боголюбово и во Владимире отслужили молебны в "одоление поганых язычников". И меня добрым словом помянули.
Лазарь принимал поздравления, сочился радостью и передавал мне похвалы князя Андрея.
Повторюсь: отношение князя Андрея ко мне было важнейшим условием выживания Всеволжска. Ни тактическая находка с одновременным ударом через непроходимый лес по зимним становищам орды, ни жестокая сеча на Земляничном ручье - его отношения ко мне принципиально не изменили. Только добавили осторожности, опаски. А вот "подвиг" - не в бою, но в вере - открыл... нет, не "кредит доверия" - Боголюбский никому не доверяет, но "окно возможностей".
– - Ванька-то... к добру стремится. Пути у него, конечно... Но ведь доходит! До чего остальные - и помыслить не могут!
Чуть позже это обернулось для меня новым важным успехом, точнее - легализацией устранения очередной опасности, препятствия для роста Всеволжска.
Наиболее густо оппозиция Вечкензе была представлена в северной, Приволжской, части. Поселения эрзя здесь выжигались в ходе бунтов против власти инязора, жители обращались в рабство. Часть - люди Ине отгоняли в Степь к становищам Боняка. Те перепродавали дальше, вплоть до греческих рынков. Часть попадала на восток, в Суваш, Булгар и дальше, вплоть до Персии.
Сама победа сильно вразумила племена. Тех же мокшу, шокшу, мурому. Богатыми подарками, принесёнными в свои кудо участвовавшими в походе воинами. И подарками тем родам, которые послали воинов. Погибших, не вернувшихся.
Моя манера - не забывать о родне павшего героя - примиряла людей с требованием отдать трофеи. Превращала "отказников" в преступников не только перед воинской дисциплиной, но и перед собственными народами. Перед вдовами и сиротами павших. И вводила племена в мою юрисдикцию: споры о том, кому правильнее отдать "дары" - возникали неизбежно. Как во время Великой Отечественной - кому отдать Звезду Героя, награждённого посмертно.
Уже одна необходимость пустить "наградную комиссию" в свои "лесные твердыни", принимать русских как гостей, разговаривать с ними уважительно - меняла мировоззрение лесовиков. И, конечно, мои приказчики, увиденные вещи, услышанные разговоры... Чёткое понимание: это - "дар", не - "дань", не - "торг".
Дар Воеводы Всеволжского. Здесь принято отдариваться...
Часть мятежников-эрзя, преимущественно молодые женщины и девушки, дети, поступала ко мне во Всеволжск. Понятно, что не для перепродажи. Рабства у меня нет. Но проблема демографического баланса была на некоторое время смягчена.
В походе погибло около четырёх тысяч эрзя. И втрое - в следующие два года. Далеко не все эти люди были убиты слугами
Потеряв 15-16 тысяч душ за два года, треть общего числа, этот народ принял христианскую веру и "Всеволжскую правду", смешался с другими народами. Стал частью "Святой Руси".
Если сравнивать... Нашествие Батыя уничтожило несколько больше - половину населения в этих местах. При этом сопровождалось тотальным разрушением, выжиганием. Этого у меня... было немного.
Я не знаю, сколько эрзя погибло в РИ в четыре последующих столетия. От татарских набегов, от русских походов, от ссор между собственными князьками. От пожаров, моров, голодовок из-за архаичности технологий в строительстве, сельском хозяйстве, ремёслах. На порядок больше? На два?
Уже в двадцатых годах 20 века каждая пятая молодая женщина в этих местах имела хотя бы одно бельмо на глазу. Санитария, знаете ли, гигиена, итить её ять...
Здешние, АИ-шные, проскочили мимо. Мимо четырёх столетий той, непрерывно харкающей кровью, заживо гниющей, слепнущей "жизни народной", которая называется патриархальным средневековьем. Стали частью Руси не в 16, а в 12 веке.
Уничтожение, уход местного населения означал, для меня, появление огромного массива пустых, весьма плодородных, с учётом моих агротехнологий, земель. Где я мог расселять переселенцев.
Для сравнения. При традиционной пахоте по лесным почвам обычный урожай сам-трет, 1:3. Арзамасские степи в 16-17 веках давали 1:30. Нетрудно пересчитать это в "пудов с десятины", в "валовый сбор". Постепенно, как всё в сельском хозяйстве, начала вырисовываться перспектива продовольственного самообеспечения.
Повторю: это не было наиважнейшей целью. Поток изменений, который я навязывал здешним землям и народам, постоянно ставил более приоритетные, более "горящие" задачи. Но служило очень хорошим подспорьем.
"Деньги - вовсе не самая главная вещь! Но очень неплохая - вторая". Свой хлеб - тоже.
Первой же, главнейшей, оставались люди. С их этикой, навыками, знаниями и умениями. Наработанные решения в части освоения не лесного, но степного пространства, создания в нём крупных пашенных сообществ, оказались просто бесценными. Когда через несколько лет мы вышли в Великую Степь - у меня уже были люди, которые "знали как".
То создавая новые веси, то используя свежие пепелища мордовских селищ, смешивая в одном поселении мирное местное население со своей разно-племенной набродью, мы начали осваивать и эту землю.
Местные ещё долго были видны: в мордовских селениях избы ставят посреди двора или, если и на улицу, то окнами внутрь. Русские избы - наружу, на улицу.
Говорили: мордва живёт среди зверей, а русские - среди людей.
Постепенно разноплемённые семьи в селищах разворачивали свои избы к людям. Ощущение опасности снаружи - уменьшалось, желание и польза общения между соседями - увеличивались.