Зверь
Шрифт:
– Да. Сегодня пенсионерам трудно приходится, - согласился я.
Клавдия Павловна села на прежнее место, спросила:
– Так о чем это я говорила?
– О том, что режиссер вам показался странным.
– Вот-вот, я и говорю - странный он какой-то.
– В каком смысле?
– Сам седой, как лунь, лицо сморщенное, а руки молодые.
– Как молодые?
– В так. Как вот у вас, к примеру. Только... Как бы поточней выразиться... Холеные, вот. Красивые такие, холеные.
– О
– Да о чем он будет говорить со старухой. Извинялся, как я уже говорила, за беспокойство, говорил, что этот..., как вот вы сейчас сказывали.
– Режиссер?
– Вот-вот. Говорил, что снимают фильм. Вот и все.
– А мальчика и девочку лет двенадцати-тринадцати здесь не видели?
– Как же не видела. Видела. Очень красивые. Режиссер этот сказал, что это их основные артисты. Страшный какой-то больно фильм снимали. Бедные дети!
– Почему вы так решили?
– Ночью... Как раз перед тем как старик отдал мне ключи. Ночью мальчик сильно кричал.
– А девочка?
– Девочки слышно не было, врать не буду. А мальчик кричал, точно.
– Слова какие-то слышали?
– Нет, только крик, протяжный такой, страшный.
– Что ещё вы слышали?
– Остальное, как обычно. Шум, гам, тарарам.
Я достал фоторобот старика-режиссера, показал его Клавдии Павловне.
– Клавдия Павловна, посмотрите повнимательнее. Это тот самый режиссер?
Она долго подслеповато рассматривала портрет, затем прогворила с полной уверенностью:
– Он самый. Точно.
А потом мы пили чай с черничным вареньем. Оно действительно было замечательным. Честно признаться, я вообще ел его впервые в жизни.
Не успел я появиться в кабинете, как в него ввалился Дима Беркутов.
– Ты где, Сережа, болтаешься?!
– спросил он с возмущением.
– Что значит - болтаюсь?
– А то и значит. Здесь шеф на уши всех поставил, тебя разыскивая.
– Да я вроде говорил, - неуверенно сказал, так как действительно запамятовал - сообщал ли Рокотову о своих планах на сегодня.
– Вроде, да как бы, - смешно передразнил меня Дима.
– Что-то с памятью твоей стало. Это очень нехороший симптом, Сережа. Определенно.
– Да ладно тебе. Что случилось?
– Ты почему ему ничего об операции не сказал?
– Говорил я, точно помню.
– Вот я и говорю - во избежание более серьезных последствий, тебе надо срочно к врачу обратиться. Иначе, ты скоро имя любимой жены станешь забывать.
– Да что случилось? Можешь ты толком рассказать?
– Что ж, попробую, - тяжко вздохнул Беркутов.
– Утром только сел я за стол, как вошел шеф. Строго посмотрел на меня. "Чем занимаетесь, Дмитрий Константинович?" Ну, я, как положено, вскочил, вытянулся во фрунт. "Готовлюсь к операции, товарищ полковник!" - отвечаю. "Какой
– кричит. Где Колесов?!" "Должен быть здесь", - отвечаю. Он и пошел шмалять по кабинетам. Шум и треск на все управление стоял, такого, наверное, и при Ватерлоу не было. Потом заглянул в наш кабинет. "Как Колесов появится, сразу ко мне!" О чем я тебе, Сережа, с великим прискорбием и сообщаю. Иди, клади голову в пасть этого дракона.
– Да пошел, юморист хренов!
– сказал я в сердцах, направляясь к двери.
Рокотов сидел за столом и что-то читал. Увидев меня добродушно сказал:
– А, Сергей Петрович, проходи, садись.
Я сел за приставной столик, спросил осторожно:
– Говорят, вы меня искали, товарищ полковник?
– Я?!
– очень он удивился.
– Кто тебе это сказал?
И я понял, что вновь попался на очередной прикол моего забубенного друга.
– Беркутов, - хмуро ответил.
Рокотов усмехнулся, покачал головой, как бы говоря: "Ну вы, ребята, даете!".
– Ты его побольше слушай. Что-нибудь интересное сказала соседка из сорок пятой квартиры?
– спросил шеф.
Оказывается, и об этом я ему говорил. Ну и трепло же это Беркутов. Когда-нибудь он точно дождется. Всякому терпению есть предел.
– Даже очень интересное, - ответил я и рассказал шефу о показаниях Клавдии Павловны Томилиной. Когда дошел до того места, как свидетельница обратила внимание на руки режиссера, Рокотов не выдержал, воскликнул с восхищением, даже гордостью:
– Ай, да Иванов! Каков?! Гений следствия! Не знаю, как там с блондинкой, а с этим инвалидом он попал в самую точку. Кто-то явно актерствует, пытаясь сбить нас с толку.
– Я с вами совершенно согласен, - сказал я.
Полковник схватил телефонную трубку, набрал номер, долго слушал, затем сказал с явным сожалением:
– Нет где-то Иванова. Жаль! Хотел поздравить. Как у вас с операцией?
– Беркутов должен был все подготовить, проинструктировать омоновцев. Все должно получиться, товарищ полковник.
– Дай-то Бог! Значит, сегодня?
– Да. Захарьян сегодня заступает на дежурство.
– Прикрытие обеспечили?
– Да. В прикрытии будем мы с Беркутовым.
– Ни пуха вам не пера! Да, вот ещё что. Когда будешь писать рапорт об операции, не указывай название, а то мне перед генералом будет неудобно.
– Я понимаю, Владимир Дмитриевич.
Заглянул в кабинет Беркутова. Он поспешно схватил ручку и сделал вид, что сосредоточенно пишет.
– Дурак ты, Дима, и не лечишься, - сказал я.