Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
– Лупится головой о стену, упившись ышке бяха, не найдя ничего лучшего? Нет, чтобы обратиться за помощью ко мне. Белочка пришла так скоро? Ну да ничего с пьяной головой не случится, с пьяными вообще ничего случиться не может, разве что сбрось его в реку. Эх, Гарри мой Гарри, он же просто демонов кажущихся прогнать таким нехитрым, но болезненным способом хочет. Тогда отчего же сердце подало до такой уж степени, неотложный тревожный сигнал? – недоумевал Мастер Зелий.
Северус громко постучал. Никакого ответа не последовало, лишь битьё о стенку стало потише и пореже. Он ещё раз подумал, вламываться ли
– Но он же почти вовсе не пил, так, одну чарку, за наше с Адрианой здравие и многоплодность, лишь из вежливости! Он же сам говорил, что от ышке бяха у него кишки в трубочку сворачиваются! Ну, пусть это была очищенная жгучая вода, это дела не меняет! Я же весь пир только на Гарри и пялился!– со скоростью молнии пришло запоздалое озарение.
И сердце снова подало сигнал - уже к неотложным, без промедления, действиям, действиям и ещё раз действиям.
Снейп распахнул незапертую, к счастью, дверь и… тут же кинулся вперёд, выкрикивая на ходу:
– Incarcero!
Тело уже скрючившегося от невыносимой боли в размолотой в живую кашу коже на затылке Гарри свалилось ему под ноги - спасли его от разбиения головы о неровные песчаные блоки, все в крови, только густые волосы, так и не стриженные по римскому образцу.
Теперь нужно как можно быстрее и умелее наложить «своё» Универсальное Кровоостанавливающее заклинание и обезболить голову такого глупого Поттера… Нет, Гарри!
И цветок любви пустил ещё более глубокие, настоящие, а не простые корни, опутывающие и проникающие в самую суть сердца профессора, испуганного возможной глупой, по неведению-неслышанию за истинно важным разговором с Квотриусом, потерей Героя.
И отворилась давно уже проделанная, но запертая на несколько засовов, дверь в недоступное прежде, занятое лишь Квотриусом единым и немного поцелуями с Гарри, пространство, окрасившееся в красный цвет, цвет крови, а не прочно затянутое бесцветным, изредка играющим в cолнечных бликах, голубоватым флёром.
Ибо не Квотриус - дальний сородич, даже уже и не прародитель, был избран в истинные возлюбленные намаявшемуся за время тайной игры в любовь к Гарри Северусу, а сам, сейчас чуть живой Гарри, настоящий Герой магического мира в веке двадцать первом. В веке же пятом - до странности скромный, хоть и «драгоценный», как звали его и Господа, и рабы, но все поневоле, ибо не люб он был в доме, гость Господина дома Снепиуса Северуса Малефиция.
Именно эта пресловутая скромность и неожиданная любовь к Северусу, подарившему, всё же, множество пылких поцелуев, но Гарри чувствовалось, что вот этот, при Квотриусе и ещё столоначальнике, которых покоробил сделанный поцелуй - словно бы первый и одновременно прощальный поцелуй ему от любимого Северуса, и послужила причиной его давно вынашиваемого решения - разможжить голову о стену. Просто Гарри знал откуда-то, что любовь к весьма и весьма помолодевшему и похорошевшему бывшему профессору - его одна, заветная, единственная, на всю жизнь.
Но Северуса Снейпа все последние дни занимал лишь его дальний родич - предок Квотриус, и никто более не смел посягать на сердце своенравного профессора, даже новая, казалось бы, игрушка - женщина, жена по всем местночтимым законам. Потому, что он по своей дурной, ещё школьной привычке, подслушал часть разговора любимого Северуса с ненавистным Квотриусом.
Знал Гарри, что по
Вот и порешил он покончить с жизнью именно сейчас, сразу, пока любимый Северус курит вместе со своим пра-пра-пра… да кем же Квотриус является для него, Сева? С жизнью, такой неудачной, почти что без любви - ни в Хогвартсе, ни будучи рабом, ни, что самое главное, с Северусом, по-настоящему, по-мужски. Может, у Мерлина и Морганы, когда душа его отойдёт… но нет, не к ним, а прямиком к Господу Иисусу Христу, как невинного младенца примущего его и пустящего в райский сад, где ангелы поют, найдёт хотя бы душа его счастье, раз не достаётся его и телу, и сердцу, и исстрадавшейся душе.
Не смог Гарри, как обещал Северусу в маленьком, тогда ещё со смешным, полу-забытым словом х`нарых` называемому шатру, давно, ещё на земле Истинных Людей, ждать «очень много пальцев раз». Кончилось его терпение вместе с таким знакомым, но сегодня утром особенно недоступным, загадочным, потрясающим, давно - несколько дней, как желанным вкусом сухих, порозовевших от выпитой проклятой, а может, и благословенной жгучей воды, губ любимого человека на своих.
А губы его, Сева, сегодня сотворили поистине великое волшебство без чародейской палочки - она оказалась ненужной в делах любовных. Вкус губ этих отдавал отчётливой мужской страстью к нему, юноше Гарри, чувством, неизведанным им, но вдруг проникшем и заполонившем всё, что было у него в распоряжении, но перешло по негласному закону к любимому волшебнику, волшебнику сильному, сильнее, чем Гарри стократ - разум, тело, сердце и душу.
Ведь давно уже подсмотрел Гарри за Северусом и безумным ещё, но полным неистовства любовного, как сказали бы о женщине - бешенства матки, как сказать о мужчине, Гарри не знал - Квотриусом, как мужчины делают… это - любят друг друга. И вначале испугался он любви… такой, показавшейся ему развратной, грязной какой-то, но приглядевшись, решил, что эти переплетающие в любовных объятиях мужчины поистине прекрасны. Ибо такова суть однополой мужской любви.
Тело же Северуса, тонкое, белое, такое нежное даже на взгляд, оказалось настоящим магнитом для неискушённого в делах амурных, знавший только поцелуи да шлёпанье по заду, Гарри. Он так устал томиться не имеющей большего выхода любовью, а теперь пришла ещё и страсть, непрошенная, неведомая, пугающая. Гарри не знал, что делать со своим телом, вдруг преисполнившимся некоей невыносимой тяжести…
А сегодня у него был воистину праздник - Северус, его любимый Северус, сам, первым, поцеловал Гарри, хотя вне близости людей, в своей спальне Гарри первым целовал Северуса. И какой же сладкой отравой этот единственный поцелуй оказался. О, эти губы, горчащие и в то же время сладкие, вкус которых Гарри познал уже, но сегодня они были ещё и упоительно терпкими, пахнущими травами, горячими и, как всегда, умелыми! От одного их прикосновения и лишь собственного робкого касания к святыне - сегодня Гарри не осмелился поцеловать, как привык и как хотелось бы, его неприступного Северуса на глазах у окружающих - наполнили Гарри любовию такой… что невозможно было вынести её в одиночестве.