Звезда гарема

Лей Тамара

Он кивнул головой.

– И все же ты не позволяешь себе плакать, как другие женщины. Почему?

Она нервно запустила пальцы в спутанную конскую гриву.

– До тех пор, пока ты не появился, я мало что знала о слезах, – наконец произнесла девушка. – В доме Джаббара царили веселье и счастье, как мне казалось.

Люсьен прекрасно понимал, что для него очень важно соблюдать дистанцию, но его тянуло к этой несчастной девушке.

– Чтобы поплакать, вовсе не надо долго практиковаться, просто попробуй и все. – Он обнял ее за плечи, пытаясь успокоить.

Нырнув под его рукой, девушка отошла на несколько шагов и только потом обернулась.

– Может, я не хочу! Люсьен замотал головой.

– Нет, тебе лучше изводить себя этим придумыванием планов мести Лейле, чем оплакать свою мать.

Александра вскипела.

– Подумать

только, Люсьен де Готье, ты даешь мне совет, в то время, как вся твоя жизнь сплошное изобретение уловок для того, чтобы напакостить Байярдам, – закричала она. – Не трать слов понапрасну, я все равно слушать тебя не буду.

«Да, с этой точкой зрения трудно не согласиться, – размышлял Люсьен. – Ему не следует давать ей советы, тем более, что он не оставил мысли использовать ее против старого Байярда». Но ведь сотрудничество и добрая воля Александры ему совершенно необходимы, чтобы спешно добраться до Англии. И если бы ей была известна истинная причина смерти матери, то, может быть, она отказалась бы от мысли вернуться в Алжир?

– Я надеялся, что мне не придется рассказывать тебе об этом, – проговорил он, – но твоя мать явилась соучастницей в покушении на собственную жизнь.

Соучастница? Гнев Александры начинал угасать, она вдумалась в значение этого слова.

– О чем ты говоришь? – потребовала она разъяснений.

– Сабина знала о яде, но он предназначался тебе, а не ей.

– Абсурд! Моя мать не могла сделать ничего подобного, – задохнулась девушка от негодования, – она истинная христианка!

– Нет, я не лгу. Сабина сознательно съела финики, чтобы доказать тебе, как опасен гарем. Самым ее сокровенным желанием было увезти тебя из Алжира.

– Значит, яд в финиках... Халид... – прошептала Александра, вспомнив отказ евнуха отдать ей последний плод. – Он знал... Это означало, что он и Лейла действовали заодно. Но такого просто не может быть. Или есть другое объяснение?

– Да, Халид знал, – подтвердил ее предположение Люсьен. – Он видел, как Лейла положила яд в финики, но, несмотря на его предупреждение, Сабина все же их съела.

Девушка запротестовала:

– Моя мама не могла совершить такой поступок. Она была еще так молода и...

– Она умирала, Александра.

Девушка широко распахнутыми глазами уставилась на Люсьена. Невозможно поверить в услышанное. Мать была молода и жизнерадостна. Да, она иногда кашляла, но в целом у нее был крепкий организм.

– Нет, снова ты лжешь, – обвинила его девушка и мстительно добавила: – Твои соплеменники все такие врали?

Подойдя к своей лошади, де Готье открыл суму и что-то нашарил внутри. Это было запечатанное письмо.

– Вот, – произнес мужчина, вручая его своей спутнице, – это тебе объяснит кое-что. Потом, возможно, ты оставишь свои дурные мысли.

Александра молча смотрела на письмо. Перевернув его, она увидела свое имя, нацарапанное на обратной стороне, и узнала почерк матери.

– Откуда у тебя это? – потребовала девушка объяснений.

– Халид. Хотя мне и было запрещено отдавать его тебе до тех пор, пока мы не прибудем в Англию, при сложившихся обстоятельствах это не имеет значения.

Сломав печать, Александра раскрыла письмо и впилась глазами в арабскую вязь. Совершенно очевидно, что Сабина не до конца доверяла Люсьену и, невзирая на то, что так до конца и не овладела письменным языком второй родины, но все же предпочла арабский язык своему родному.

Отвернувшись от де Готье, девушка дошла до отполированного ветрами выступа в скале, и уселась на него. Она начала читать послание матери с того света, и от волнения ее руки тряслись, а строчки прыгали перед глазами.

Моя любимая Александра! Я молю Бога, чтобы ты когда-нибудь простила меня за мой обман, сожалению, ты не оставила мне выбора. А я неоднократно говорила, Алжир –

не твоя родина. Твое место в Англии, рядом с отцом. Там ты найдешь мир, где должна была родиться и к которому ты стремилась. Может быть, ты поймешь меня лучше, если я открою тебе тайну, которую храню уже два года: я умираю. С каждым днем кашель становится. Все сильнее, а боль все острее. Лекарь говорит, что конец близок. С радостью жду я этого дня избавления от мучений. Люсьен не знает о твоем происхождении, поэтомуя дала ему указания доставить тебя к, моим тете и дяде, Тарольду и Бетильде Тладбрукски, а они отправят тебя к отцу. Молю тебя, не раздражай англичанина. Прощай, доченька, и помни, что я люблю тебя больше Всего на свете.

Девушка дважды прочитала письмо. С каждым разом все больше слез капало на строки, но слова письма оставались прежними. Она чувствовала, как сразу постарело ее лицо, к тому же трудно было дышать. Внезапно рука Люсьена опустилась на ее плечо.

Рассудок ее противился его трогательной заботе, но в то же время хотелось повернуться к нему, упасть на грудь и долго плакать. Но этот человек был злейшим врагом ее отца, а значит, и ее недругом. Кроме того, мысль о своей полной зависимости от его прихотей и капризов раздражала своевольную красавицу.

Мысли об отце и врагах де Готье сумели на время овладеть Александрой и настроить ее весьма агрессивно, но затем страдающее сердце взяло верх. Бедняжка повернулась к Люсьену, уткнулась в его широкую грудь, хотя понимала, что от его объятий ей нужно держаться подальше. В отчаянии Александра схватила его за халат и зажала в маленьких кулачках прочную ткань. Крепко прижавшись к Люсьену, она оросила потоком слез его одеяние.

Борясь с состраданием, вспыхнувшим в нем, де Готье помедлил, а потом еще крепче прижал ее к себе. Он искренне жалел это юное прекрасное существо, только что потерявшее мать. Время шло, это пагубно сказывалось на их планах, но мужчина дал девушке возможность облегчить душу. Халат у него на груди промок до нитки, ее рыдания сменились судорожными всхлипываниями, напоминающими икоту, а день сменился ночью. Только тогда он отстранил ее от себя и заглянул в покрасневшее лицо и опухшие от слез глаза.