Звезда гарема
Шрифт:
Почувствовав настороженность хозяина, покрытый колпаком сокол разволновался на руке лорда, его блестящие перья затрепетали. Не отрывая глаз от де Готье, Джеймс ласково погладил птицу.
– Я знал это, – произнес он, и слабая улыбка заиграла на его губах. – Если уж Байярд не смог с тобой справиться, то уж французы подавно не смогут этого сделать.
– Значит, не все думали, что я умер, и это радует, – парировал де Готье.
Джеймс перевел глаза на его меч.
– Ты явился сюда вооруженным. Я понимаю так – ты требуешь удовлетворения.
– Мое двухгодичное
– Но ведь все-таки кое-что изменилось. Люсьен не ответил.
Махнув рукой в направлении всадников, столпившихся за его спиной, Джеймс произнес:
– Только тебе придется противостоять большому количеству противников.
– Для меня это не впервые.
– Да, и ты чудом не умер.
– Чудом.
С большим сожалением Байярд покачал головой.
– Ирония судьбы... Наконец-то воцарился мир между нашими семьями, а тут ты вернулся.
Де Готье крепче сжал рукоять меча.
– Перемирие? – переспросил он. Байярд изумленно уставился на него.
– Ты что же, еще не был в Фальстаффе?
– Нет, сначала я прибыл сюда.
– Почему?
Салли протиснулся между лошадьми Люсьена и Александры.
– Родственница, милорд, – произнес он, кивком головы указывая на покрытую вуалью фигуру. – Де Готье говорит, что она принадлежит к семье Байярдов.
Сдвинув брови, Джеймс снова взглянул в ее сторону.
– Из Байярдов, да? Дай мне взглянуть на тебя. Настал ее час, сердце бешено застучало, и Александра подняла руку, намереваясь отбросить вуаль. Де Готье остановил ее.
– Нет, – сказал он Байярду, – не сейчас, прежде я хочу услышать о мире.
Его недавний недруг хотел было возразить, но затем пожал плечами.
– Давай поедем домой, здесь ужасно холодно, – бросил он, пришпорив лошадь.
Увидев нерешительность Люсьена, он добавил:
– Как Байярдов приветствуют сейчас в Фальстаффе, так и де Готье рады видеть в Корберри. Оставь свои подозрения и давай вместе посидим у огня.
Александра не видела в этом приглашении ничего опасного, однако чувствовала, что ее спутнику это явно не по душе. В конце концов он уступил настоятельным просьбам Джеймса и направил лошадь к подъемному мосту.
– Да, Люсьен... – Байярд повернулся в седле, чтобы видеть его лицо.
– Что?
– В оружии нет необходимости.
Немного помедлив, де Готье вложил меч в ножны.
Она молча ехала рядом с нахохлившимся, полным самых скверных подозрений Люсьеном, восхищаясь внутренним двором замка. Как верно заметила ранее девушка, был субботний день, люди отдыхали, но двор представлял собой целый мир, полный житейских забот: огромное зернохранилище, покрытые соломой сараи и конюшни, загоны для свиней и кузницы. Любопытство не давало ей покоя, не терпелось все это посмотреть.
Часть процессии отделилась от основной группы, спешилась, а другая продолжала шествие.
Переезжая через второй подъемный мост, Александра огляделась в поисках выложенных мрамором дорожек, фонтанов, роскошных садов с деревьями, изобилующими фруктами и разноцветьем кустарников и цветов. Однако ничего этого
Легко скользнув на землю, Джеймс передал поводья в руки подбежавшего к нему оруженосца и стал терпеливо поджидать Люсьена. А тот не торопился. Он слез с лошади, отвязал три из притороченных к седлу четырех больших тюков, затем, обойдя свою лошадь, помог слезть с коня и девушке.
– Помни, что пока надо молчать, – тихо проговорил мужчина, опуская ее на землю.
– Он мне кажется не таким уж плохим, – прошептала в ответ Александра, тут же заслужив неодобрительный взгляд де Готье.
– Ты знаешь его не так хорошо, как я, – проворчал он.
Бесспорно, это так. Но Катарина, ее мать, лучше всех знала Джеймса и уверяла дочь, что он бесконечно добр. Однако девушка ничего не сказала Люсьену, чтобы разубедить его. Она посчитала, что не место и не время спорить и потому молча проследовала за мужчинами.
Разочарование девушки возросло, когда человек, которому скоро суждено будет узнать о существовании дочери, отступил в сторону, чтобы она могла рассмотреть громадный зал замка Корберри.
Он был чистым, и все вещи находились на своих местах, однако комната вовсе не выглядела красивой. Единственным ее украшением были гобелены на стенах. Они были довольно яркие и многоцветные. Все остальное было безликим и темным, включая и обитателей замка, одетых в серые тусклые одежды, скользящих, словно тени, по комнатам.
Печаль охватила Александру при воспоминании о гареме, кишащем веселыми, оживленными людьми. Как же скучно живут эти англичане, неужели никто не говорил им о цвете и форме? И где радостное щебетание и смех, которые согревают комнату лучше всякого огня?
На борту корабля и позднее, в гостиницах и тавернах, где им с Люсьеном приходилось останавливаться, царило веселье и оживление, хотя иного сорта, чем в гареме. Почему же в Корберри так безрадостно?
Она лихорадочно искала подходящие объяснения. Может, здесь кого-нибудь недавно похоронили?
Когда массивная тяжелая дверь, через которую они только что прошли, закрылась со звуком, напоминающим стон, лестница в дальнем углу холла оживилась разноцветием красок. «Женщины, – поняла Александра, – наверно, леди Байярд».
Джеймс, казалось, не заметил се. Ступив на возвышение, он поднял руку с сидящим на ней соколом и, усадив птицу на спинку огромного кресла, плюхнулся в него сам.
Остановившись в двадцати футах от возвышения, Люсьен схватил руку девушки и заставил ее обойти себя слева. Она восприняла это как немую готовность отбить нападение – свободной рукой выхватить из ножен меч, если возникнет непредвиденная ситуация.