Звезда над сердцем
Шрифт:
– Мама! – Ривка, словно кошка, сиганула с земли в грузовик.
– Доченька, – послышался голос Гинды. – Зачем? Зачем вы…
– Пустите, – Лида толкнула полицая, преграждавшего ей дорогу к грузовику. Тот от неожиданности отступил.
– Кто такие? – рявкнули из темноты.
– Аксельроды, – отозвалась Лида. – Рива и Лида Аксельроды. Дочери Гинды и Нохима. Проверьте по своим спискам.
– Сходится, – донеслось из темноты. – Все на месте.
Борт грузовика металлически лязгнул закрываясь.
– Поехали!
– Мама, – шептала откуда-то из глубины Ривка. – Мама, мы успели.
Лида протолкалась через плотно стоящих в кузове
Грузовик с рёвом выруливал на Полоцкую улицу, встраиваясь в колонну, которая медленно тянулась к аэродрому. Лиде не было страшно. Они были вместе.
Полина
Полина Аускер
(Борисов, 1941 г.)
Полина его до смерти боялась. Он никогда не кричал на неё, не ругался, даже почти не разговаривал. Когда Полина стучалась в его комнату с ведром и тряпкой, молча вставал и выходил на крыльцо курить. Обходил девушку по дуге, словно опасаясь или брезгуя дотронуться даже до краешка потрёпанного платья.
Иногда Полина ловила на себе его пугающий, пронзительный взгляд. К примеру, позавчера ползает она по кухне, оттирает от половиц чёрные сапожные царапины и вдруг словно кто-то холодными пальцами берёт её за затылок. Обернулась – стоит в дверях. Смотрит. Кривит губы то ли в улыбке, то ли в презрительной гримасе. У Полины всё внутри заледенело, тряпка из рук выпала. Где была, там и села прямо на мокрый пол. А он отлепился от дверного косяка и пошёл к себе в комнату, старательно обойдя помытый участок.
– Снасильничает он тебя, Полинка, – говорила умудрённая жизненным опытом тётя Роза. – Как есть снасильничает. Они тут всё могут. Ты, если что, – молчи. А то прибьёт.
Полина мотала головой, не спала по ночам, плакала. Но утром снова тянулась по проклятой улице к дому, где квартировал Курт. Потому что другой работы в городе не было. Потому что закрыты магазины и мать отнесла на рынок последнюю тарелку из подаренного на свадьбу сервиза, обменяла на горсть пшена. А у Полины два маленьких брата, которые каждый день с надеждой смотрят на мать и сестру. Не просят, не клянчат. Они знают, что в доме нет ни крошки. И тают на глазах.
В августе Полина с другими женщинами пошла в город на заработки. Брали их неохотно. Горожане боялись даже приближаться к серой кучке женщин с пришитыми к одежде жёлтыми звёздами. Им было приказано не общаться с евреями. При встрече – переходить на другую сторону. И всё же им помогали. Сердобольные старушки совали в руки узелки с едой, отчаянные мальчишки подбегали и бросали под ноги деньги. Всего этого было мало. Полина старалась есть поменьше, отдавала лишний кусок младшему пятилетнему братику. Старший, одиннадцатилетний, обижался.
Однажды Полине повезло. Она постучалась в очередной дом, а когда дверь открыли – замерла в ужасе. На пороге стоял высокий мужчина в белой рубахе с закатанными рукавами. И смотрел на неё чужим страшным взглядом. Немец! Полина скорчилась, стараясь сделаться как можно менее заметной и начала отступать, пятясь к калитке.
– Стой! – рявкнул хозяин. – Имя?
– П-полина, – прошептала девушка.
– Юде? – поморщился тот. – Еды?
– Я не просто так. Мне бы работу какую, – торопливо заговорила Полина. – Братики дома голодные, господин. Мамка больная.
Хозяин
– Ведро на кухне. Вода – в колодце. Мой пол.
Так Полина стала работать у австрийского офицера по имени Курт. Работа нетрудная. Два раза в неделю помыть полы, протереть везде пыль, перестирать одежду. Питался Курт вне дома, поэтому готовить не требовал. И не свинячил особо. Накурит, конечно, разбросает пепел по комнате, ещё приятели его придут, натопчут сапогами. Но в доме не пьянствуют компании чужих солдат, никого не рвёт во дворе, никто не мочится в углу кухни. Уже хорошо. Платил щедро, не издевался, не ругал. Вот только смотрел. Так страшно смотрел, что у Полины всё внутри переворачивалось.
Ещё и тётя Роза со своими прогнозами. Да и одна ли тётя Роза. С конца июля любая девушка боялась пройти по улице, попасться на глаза немцам или полицаям. Хватали прямо на глазах соседей и родственников, тащили в ближайшие кусты. И хорошо, если отпускали потом живой. Хаю Гликман, Басю Тавгер и Риву Райнес убили. А за что? Просто так, ради забавы.
Полина боялась. Боялась выходить из дома, показываться на улице. Боялась идущих навстречу людей в чужой форме. Боялась своего хозяина и его страшного взгляда. Думала: «Ну, сегодня точно дождётся, когда пол домою, и коротко кивнёт в сторону койки. Что тогда делать?» Но Курт молчал, только равнодушно смотрел на девушку.
Прошлая жизнь казалась Полине сном. Второй курс мединститута в Минске. Группа из смешливых девушек, красивых и юных, мечтающих лечить и спасать. Лето, экзамены, старомодные седые профессора в пенсне. Вопросы и билеты. 21 июня Полина приехала на каникулы к родителям в Борисов. Хотела погостить, а потом собиралась в пионерский лагерь вожатой. Но наутро услышала близкие разрывы бомб. 2 июля в город вошли немецкие части.
Две недели Полина пряталась, не выходила из дома. Оккупанты праздновали, пили водку из разграбленного магазина, катались по улицам на машинах, врывались в дома. Потом притихли. Жители вздохнули было свободнее, но тут один за одним посыпались приказы. Не выходить на улицу после наступления темноты, не общаться с евреями, не собираться в группы более трёх человек. И за всё – расстрел, расстрел, расстрел…
По домам ходили вооружённые люди, переписывали жителей. Постучали и к Аускерам. Два наглых и мордатых полицая сопровождали немца в пыльной форме, с усталым равнодушным лицом. Немцу уже надоела вся эта тягомотина, он страдал от жары и постоянно вытирал платком лысину. Полицаи забавлялись.
– Жиды? – хохотнул один.
– Русские, – попыталась соврать мать.
– А соседи говорят – жиды, – рявкнул второй. – Аускеры. Жиды и есть. Пишите, герр Шульц. Юде.
Немец записал. Задал ещё несколько вопросов, потом довольно кивнул. Полицаи пошли в комнаты. Не разуваясь, загрохотали сапогами по полу спальни, детской. Выворачивали полки, сбрасывая на пол барахло Аускеров. Выбирали самое ценное, то, что понравилось. Тащили добычу немцу. Тот кивал, забирая, или отрицательно мотал головой, тогда полицаи распихивали отвергнутое им по своим карманам. Отобрали тёплые вещи, отцовский портсигар, цепочку матери, даже монеты, которые собирали братья.