Звезда Парижа
Шрифт:
— Проститутка — это моя профессия, принц, и когда я вам высказала свою просьбу, я была не более проституткой, чем сейчас.
Она обернулась к нему и любезно пояснила:
— Во-первых, мой драгоценный Филипп, я танцевала не для солдатни, а для офицеров. Во-вторых, что вы думали сами, когда пригласили меня на оргию? Я проститутка, и я не потупляю глаза, когда вокруг совершается что-то нескромное. В-третьих, если вы снова скажете мне, что еще ничего для меня не сделали, я смогу лишь снова разыграть приступ мигрени, ничего более.
Филипп,
— Берите, мерзавка! Но если вы возьмете себе это за правило…
Она со смехом распечатала конверт. Там оказалось приглашение ко двору, отпечатанное золотыми буквами.
«Его величество король, — прочитала она весело, — и ее величество королева Мария Амелия любезнейше приглашают мадемуазель Адель Эрио провести четыре дня при дворе, находящемся в замке Нейи».
— Вот это да, Филипп! — Ее глаза смеялись. — Вы все можете, мой друг, если только вас попросить!
Герцог Немурский раздраженно произнес:
— Этот ублюдок Пажоль — он бывал у вас?
— Какой Пажоль? — спросила она беспечно.
— Тот, кто выиграл туфлю! Он ведь не за туфли платил!
— Ах, вот вы о чем! — Она поднялась и, улыбаясь, обвила шею Филиппа руками. — Именно за туфлю. Только за нее. Помнится, он явился сюда, но большего не получил.
— Вы, вероятно, лжете, как всегда.
— Нет уж! Я не лгу. Пажоли могут иметь меня только за сто тысяч, не то что принцы крови!
Она ласково коснулась губами его губ.
— Ну же, мой милый мальчик, не хмурьте брови. Неужели вы думали об этом драгуне? Он не стоит ваших мыслей. Особенно сейчас, когда я так благодарна вам.
— Знали бы вы, чего мне все это стоило!
— Зачем мне знать? Что бы вы ни сделали, чтобы угодить мне, я была достойна этого.
Ее самомнение не имело границ. Но ее красота, нежность, очаровательная непредсказуемость несколько объясняли эту непомерную гордыню, и Филипп смирился, охваченный непобедимым желанием обладать Адель, быть ее единственным фаворитом. Он помнил, как смотрели на нее его друзья офицеры, а женщина, окруженная блеском и успехом, которой восхищаются все, желанна в десять раз больше, чем какая-то другая.
Слава и известность создают вокруг нее дополнительный ореол, обладать ею диктует уже не только желание, но и честолюбие. Он прижал Адель к себе крепче, прошептав:
— Теперь я заслужил прощение, не так ли?
— Да, — проговорила она, потершись щекой о его плечо. — Теперь да.
Они уже шли в спальню, когда она вдруг спросила его, кто была та брюнетка, вскочившая на стол после нее.
— Ну, такая красивая, привлекательная, разбитная?
Филипп, несколько удивленный ее вопросом, произнес:
— Если не ошибаюсь, это была Полина. Я плохо помню их имена.
— А где она живет? Откуда вы их всех пригласили? — допытывалась она.
Филипп засмеялся:
— По-моему, они все живут возле Нотр-Дам-де-Лоретт в Париже, Адель. Это же все лоретки, милочка.
— Узнайте для меня это подробнее, Филипп.
5
В августе 1834 года графине Женевьеве д'Альбон, подруге Антуанетты де Монтрей, исполнилось пятьдесят пять лет.
Дама эта, которую Эдуард называл «старой выдрой» и не любил за чопорность и ханжество, была тем не менее, другом их дома. Антуанетта познакомилась с графиней д’Альбон в Вене, когда переживала первые тяжелые дни обустройства на новом месте, в эмиграции. Более обеспеченная Женевьева прониклась сочувствием к Антуанетте и ее трехлетнему сыну, помогла им деньгами, поддержала морально. Сейчас, в 1834 году, многое изменилось, в частности, теперь Антуанетта была богаче и обеспеченнее своей подруги, но давняя дружба, симпатия и расположение остались прежними. Их соединяло многое — происхождение, схожие судьбы, роялизм, которого они по-прежнему придерживались, оставаясь верны Бурбонам так же, как были верны им при Наполеоне.
Антуанетта приготовила подарки. Оставалось лишь одно — уговорить Эдуарда отправиться к д'Альбонам.
— Пойдемте, дитя мое, графиня д'Альбон знает вас с самых малых лет. Разве вы забыли, как она дарила вам конфеты, как вы играли в саду с ее сыном?
— Мама, я прекрасно все это помню, — сказал Эдуард. Разговор велся за утренним кофе, и он равнодушно отложил ложечку в сторону. — Но это не может изменить всем известного обстоятельства. Я не люблю мадам д'Альбон. Если я буду честен, то скажу: меня от нее тошнит.
Антуанетта, сдерживая раздражение, произнесла:
— Не так уж трудно в вашем возрасте скрыть свои чувства. Кроме того, вы никого не любите. Разве это причина для того, чтобы ни с кем не видеться, не ездить ни на какие приемы? Вы, между прочим, и меня не любите.
Эдуард поднял на нее глаза:
— С чего вы взяли, мама?
— Вам ничего не стоит огорчить меня. Это очень больно. У меня ведь никого нет, кроме вас, Эдуард, — я так распорядилась своей жизнью. У меня есть только вы, да еще, может быть, Жозеф.
— Жозеф, я уверен, мама, составит вам компанию.
Она спросила уже мягче:
— Что вы, в конце концов, имеете против д'Альбонов?
— Я считаю их старыми, старомодными, скучными и противными людьми. Этого достаточно? Полагаю, я достаточно взрослый, чтобы не ездить к тем, кого я не люблю.
— Но если вы не явитесь, это разобьет графине сердце. А Морис? Разве его это не заденет? Или вы его тоже не любите?
Морис, сын Женевьевы, был приятелем Эдуарда, а раньше — даже другом. Они вместе провели детство в Вене, вместе какое-то время учились. Почти ровесники, они вообще поначалу не расставались. Множество юношеских воспоминаний Эдуарда было связано с Морисом. Когда молодой д'Альбон выбрал для себя военную стезю, в их дружбе появилась трещина, что-то вроде охлаждения.