Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…

Козловская Лора

– Хмм… Ты опять о нем?..

– Да вот… – неопределенно пожал плечами Станислав, – интересуюсь…

– Да что ему сделается, Станек! В здравии наш Ясно Вельможный пан, в здравии. Не волнуйся за него…

– По-прежнему такой же ловелас? – подмигнул Станислав.

– Представь себе, немного утихомирился.

– Все так же по балам разъезжает? Ведь он такой любитель балов!

– И балы реже стал посещать… Зато теперь всё больше времени в путешествиях по разным странам проводит. Особенно часто бывает в Лондоне. Там у него любимый кузен живет. Вот он к нему и ездит. Кстати…. уже успел несколько раз посетить

Америку.

– Америку?..

– Да, Станек, Америку… Повадился туда ездить, слушать своего любимого итальянского тенора Энрике Карузо. Говорят, что Энрике Карузо, сильно привязавшись к Америке, теперь окончательно покинул свой родной итальянский Неаполь.

– Да, да, Михаська, я тоже слышал, что Энрике Карузо так прижился в Америке, что уже и о своем родном Неаполе забыл. Его даже итальянцы упрекают в том, что он окончательно обамериканился. На что он, с присущим ему юмором, успокоил земляков тем, что это не он обамериканился, а поклонники его тенора, американцы, обитальянились.

– Наслышан я об этом, Станек, – улыбнулся Михаил.

– Да-а-а… Значит, такие вот пристрастия теперь у нашего барона Ордоновского?.. – ухмыльнулся Станислав. – Нет, вы только на него посмотрите, в путешествиях по разным странам он свое время проводит!.. Ну и ну…

– Ты чем-то недоволен, братишка? – созерцая озлобленное лицо своего друга, насторожился Михаил.

– Конечно, недоволен!.. – нервно одернул полы своего фрака Станислав. – А с какого черта я должен быть доволен?!!

– А что не так?

– Лучше бы кобель старый позаботился о том, чтобы обеспечить своего сына статусом в обществе! Взял бы и усыновил тебя официально! Дал бы тебе свою фамилию Ордоновский и свой баронский титул! С его-то деньжищами, властью и связями давно бы мог все это устроить. Был бы ты барон Ордоновский. Так звучало бы лучше, нежели Михаил Богдан. Не понимаю таких отцов, которые дают своим отпрыскам жизнь, увековечивая свое продолжение в них, а потом ничего не предпринимают для того, чтобы помочь несчастным в непростых реалиях земного существования. Знаю немало случаев, когда приемные родители своим приемным детям, заметь, даже не кровным, а приемным, выбивали дворянство по «Высочайшему соизволению». А этот свою родную кровь без подтверждения его шляхецкого происхождения мурыжит!..

– Да, ладно тебе, Станек, чего уж об этом говорить. Каждый живет, как ему судьбой предписано. Значит, судьба у меня такая, обездоленным быть…

– Не смей так говорить, Михаська! Ты прекрасно знаешь, что у тебя еще есть я! Просто зла на твоего Ясно Вельможного папашу не хватает! Скончается рано или поздно – и оставит тебя на всю жизнь под фамилией твоего неродного отца Селивестра Богдана, мужа твоей матери. Так и будешь всю жизнь просто – Михаил Богдан, просто сын обыкновенного крестьянина Селивестра, который живет с твоей матерью в деревне Каленевцы и вычищает навоз из-под свиней и коров. Разве это справедливо по отношению к тебе, к человеку, по жилам которого течет кровь польской шляхты и голубые крови немецких аристократов?!!

– Не знаю, Станек, почему ты так неуважительно о моем отце Селивестре Богдане отзываешься? – болезненно поморщился Михаил.

– Да какой он тебе отец!.. Так!.. – махнул пренебрежительно рукой Станислав.

– Как это, какой он мне отец?!! – остолбенел Михаил. – Я же с самого рождения

рос в его доме, под его крылом…

– Ну, положим, в доме – это громко сказано! – не без издевки подметил Станислав.

– Ну, хорошо!.. В хате! – поправил себя, с горестными нотками в голосе, Михаил. – Такое уточнение тебе по нраву будет?..

Ничего не ответил ему на это Станислав… Только присмотрелся к нему насмешливо – и отвернулся в сторону…

– У тебя что, пан Войцеховский, яду много скопилось?! – раздосадовался Михаил. – Для чего ты меня в гости пригласил? Чтобы свой желчный пузырь освободить?! Тогда мне здесь нечего делать! Нечего!!! – резко рванул он с места и, не до конца отдавая отчета, в какую из многочисленных дверей дома своего друга ему следует идти, пошёл, куда глаза глядят, не выбирая пути… Но Станислав успел ухватить его за рукав визитки, желая остановить, однако тот отпихнул его руку и снова ринулся неведомо куда…

– Ну, всё, Михаська, всё! Прости меня! – пытаясь поспевать за ним, виновато проговорил Станислав. – Я совсем не собирался тебя обидеть… Сам не пойму, почему у нас с тобой такой никчемный разговор получился. Да, соглашусь, что у меня присутствует злость на барона Ордоновского, и это несомненно! А с чего это я к твоему отцу Селивестру Богдану прицепился, доброму, трудолюбивому человеку, и сам до конца не пойму. Не психуй на меня, брат! Прости! – попытался он вновь приостановить Михаила и повернуть к себе лицом. Однако тому и на сей раз удалось высвободиться от него… Но Станислав проявил настойчивость и снова ухватился за рукав его визитки, и снова повторил попытку повернуть его лицом к себе. И на сей раз ему удалось обратить его взгляд на себя. «Прости меня, дружище!.. Ради Бога, прости!..» – взял он его руку в свою и, крепко её сжав, виновато посмотрел ему в глаза…

Когда Михаил увидел в глазах друга искреннее раскаяние, то от души его немного отлегло… Устало вздохнув, он, хоть и с долей отчуждения, но все-таки ответил пожатием своей руки на его пожатие.

– Прости меня, Михаська! Еще раз прости! Я искренне раскаиваюсь! Слышишь меня? Искренне! Мне очень стыдно за этот разговор и перед тобой и перед твоим отцом Селивестром Богданом. Я знаю, какой это прекрасной души человек, знаю, какой это чудесный столяр-краснодеревщик. Мне, действительно, очень неприятно…

Михаил же вдруг поймал себя на мысли, что с восхищением вглядывается в образ своего любимого друга Станислава и искренне зачаровывается его красотой.

Высокий, ладный Станислав, одетый в идеально подчеркивающий его стройную фигуру фрачный костюм, стоял перед ним во всем своем величии. Белолицый, кареглазый, златокудрый, такой изысканный, такой холеный и так приятно пахнущий парфюмом…

И тут Михаил отчетливо осознал, насколько к образу этого роскошного аристократа, воспитанного с детства в любви и уважении ко всему изящному, не знающего, что такое кланяться, пресмыкаться, завидовать, завоевывать положение в свете, не клеятся рассуждения о каком-то там плотнике Селивестре Богдане из какой-то там деревни Каленевцы. Ох…. как же ему не клеились все эти рассуждения!.. Но он, Станислав Войцеховский, стоит сейчас перед ним, перед Михаилом Богданом, перед сыном плотника и, унижая свое достоинство, вымаливает у него прощение. Михаилу стало неловко перед Станиславом… Очень неловко…