Звезда Вавилона
Шрифт:
Опьяненные жаждой крови, обе стороны продолжали резню и в городе, и на равнине, коля копьями все, что попадалось под руку, убивая тех, кто уже сложил оружие, разбивая дубинками головы детям. В тот день погибло много пилигримов и венгров, в битве, не имевшей названия, не занесенной в исторические справочники, но отметившей позором начало того, что позже назовут Первым Крестовым походом.
Несколько разрозненных поединков продолжались там и здесь. Спешившись, Аларик сражался в ближнем бою. Скрестив мечи со свирепым венгром, он услышал крик на языке франков.
— Осторожно, милорд!
Он
Пыль сражения стала оседать, и Аларик увидел всю картину побоища. Даже он — человек, привыкший к битве, — никогда не видел ничего столь ужасного. Вороны уже начали выклевывать глаза умерших и тех, кто еще шевелился. Женщины, плача, бродили среди трупов, высматривая своих мужчин. Малыши, потерявшие обоих родителей, сидели в грязи и вопили. Разве была во всем этом доблесть? Куда же подевалась священная миссия, ради которой они последовали за призывом Папы Урбана?
Аларик почувствовал, как тяжкая ноша свалилась у него с плеч, словно его доспехи упали на землю. Его сердце подскочило и напряглось в груди, и он ощутил приток новой крови, вымывающей яд из его вен. Он чувствовал себя так, словно проснулся после долгого сна. Посреди царства смерти жизнь забила в Аларике ключом.
Он отправился искать Кристофа, который избежал гибели, спрятавшись в палатке. Он сказал монаху:
— Из-за моего эгоизма и раздумий лишь о собственных проблемах мои люди пали в битве. У меня болит душа, когда я понимаю, что натворил. Добрый монах, я хочу найти своего брата, но не ради мести; я хочу попросить у него прощения и сказать, что прощаю его. Ведь жизнь коротка, и мы не можем прожить ее всю, пылая ненавистью. Но боюсь, что я не могу ни продолжать наш поход, ни вернуться назад! Скажи, что мне делать, добрый монах?
И затем он услышал, как ветер донес его имя, произнесенное шепотом:
— Аларик…
Он пошел на звук и нашел одноглазого попрошайку, еле живого, все еще сжимающего в руках меч, торчащий из живота. Но теперь Аларик увидел то, чего не мог заметить ранее, потому что шляпа попрошайки свалилась у него с головы, открывая такие же, как и у него, светло-желтые волосы. Единственный глаз был голубым. Сорвав повязку с другого глаза, Аларик, оцепенев, смотрел на своего брата.
— Я пошел за тобой… — выдохнул Боден, — чтобы искупить свой грех. Я стыжусь того, что сделал. Я хотел сражаться с тобой плечом к плечу…
— Ничего не говори, брат, — сказал Аларик. Слезы текли по его лицу.
— Она соблазнила меня, и я не смог ей отказать, брат. Мы не можем обвинять Марго. Ты так мало бывал дома…
Аларик поднял Бодена на руки и прижал к груди.
— Долгие странствия заставляют жен искать утешения на стороне, мой брат. Я думал лишь о добыче и славе, когда мне следовало заботиться о Марго. Мы втроем виноваты в том, что случилось, и в то же время нет в том нашей вины.
— Простишь ли ты меня?
— Если ты простишь меня.
Боден умер. Аларик поднял голову кверху, и из его горла вырвался вой,
И вдруг…
Вспыхнул яркий свет. Он появился ниоткуда и отовсюду, ослепляющий, застилающий Аларику глаза. Граф упал на колени, не понимая, что происходит. Свет усиливался и становился ярче, крутился и плыл к нему, заполняя все вокруг. Аларик ощутил невесомость своего тела, словно он был орлом, парящим в небе, но под ним не было земли, людей, города. Только свет — спокойный и ободряющий, всюду, куда бы он ни взглянул. Но Аларик был не один: он ощущал поблизости присутствие неких существ, светящихся созданий, не имевших формы, которые кружили рядом с ним. Никогда ранее он не испытывал такой радости, такого воодушевления. Ни победа в битве, ни страсть к женщине не могли сравниться с этим высшим наслаждением.
И затем ему было… видение.
Оно так сильно подействовало на него, что он повалился на землю и накрыл голову руками. Он услышал голос, исходивший от света, или скорее почувствовал его, словно этот голос говорил с его сердцем. И сердце ответило.
— Да! — кричал Аларик. — Да!
Свет рассеялся, и Аларик обнаружил, что он лежит на земле, лицом в грязи, и плачет как ребенок.
Он медленно поднялся на ноги, слезы застилали его глаза. Разыскав Кристофа, он сказал ему:
— В своем тщеславии я считал себя хорошим рыцарем. Я осуждал своего брата за бесчестное поведение, хотя сам был не лучше его! Я отправился в священный поход, не думая о своих людях или цели нашей миссии, а лишь эгоистично жалея себя. Я не выполнял обязанности рыцаря и изменил своим собственным клятвам. Но теперь я искуплю свою вину!
Он описал видение, от которого Кристоф пришел в восторг, потому что никто из александрийцев после самого Александра Великого не видел Божий свет.
— Это было просто удивительно, Кристоф! Голос, который говорил со мной, принадлежал Верховному жрецу по имени Филос. Он сказал мне, что был моим дальним предком, что мой род происходит от него и поэтому королевская кровь течет в моих венах.
— Да будет так! — закричал Кристоф, бросившись в ноги рыцарю.
— Я поеду в Иерусалим, но не ради своих интересов, потому что теперь я знаю, что в прощении есть искупление. Простив брата, я искупил свой грех, и я молю, чтобы эти бедные создания простили меня. — Он посмотрел на мертвые тела вокруг. — Я поеду в Иерусалим ради высшей цели. Теперь я вижу, что все это было предначертано, — сказал Аларик. — В своей новой мудрости я понял, что случившееся между моим братом, Марго и мной должно было открыть мне глаза на ту жизнь, которую я вел — жизнь лишь ради себя, — и привести меня в это место, чтобы я смог услышать зов к объединению александрийцев и продолжить нашу священную миссию.