Звезда Вавилона
Шрифт:
«Обращайтесь с духами умерших так, словно они живые люди» и Святого Августина: «На Воскресение сущность наших тел будет объединена. Всесильный Бог соберет все частицы, поглощенные огнем или зверем, обратившиеся в пепел и пыль, и вновь сделает нас живыми».
В горящей голове Фило усиливалась какофония голосов, и он знал, что они принадлежали александрийцам, взывавшим к нему через века, кричавшим ему с другой стороны, как Батшиба когда-то кричала на мертвых; александрийцам: Маркусу и Юлии, Теодорику и Гиллему, графу Тулузскому, барону Росслинскому, Эгилю Датскому, Мэри Маклауд, Анри Д'Шартру, Чарльзу Бринморгану, которые зачитывали отрывки
— Перестаньте! — просил он, закрывая руками уши.
Гул прекратился. Но в тишине другой голос, поэта Йетса, тихо произнес:
«Сколькие любили прелесть твоей красоты, Любовью ложной иль пылкой, Но лишь один человек любил твою неспокойную душу…»Фило затаил дыхание. Он уставился на мраморный пол у своего лица. Слова легким эхом раздавались у него в голове: «Ее неспокойную душу…»
И он понял. Вот так сразу. Словно солнечные лучи, попадавшие в часовню, сделали тонкий надрез на его черепе, проникли через кость в мозг и потом туда, где пряталось его сознание. Он все это время знал, почему Ленора должна была умереть: чтобы ничто на земле не мешало ему исполнить свой священный долг. Но он забыл о том, что Ленора ждала новой встречи с ним.
В тот день, семнадцать лет назад, Фило поднялся с пола, его мозг еще горел, но уже тише и спокойнее. И, глядя на солнце, пробивавшееся через хрусталь, он увидел написанный вопрос: почему он должен ждать?
Поднявшись на ноги, он почувствовал, как новые силы растекались по его нервам, мышцам и сухожилиям, его кожа и волосы излучали жизнь, будто он воскрес во второй раз.
Он знал, почему Ленора умерла: чтобы направить его на истинный путь. Он понял, что должен сделать. Как он должен это сделать, он узнал ровно четырнадцать часов назад со страниц трехсотлетней книги. «Пророчества Нострадамуса», век седьмой, четверостишие восемьдесят третье.
Теперь, семнадцать лет спустя, после самоотверженного преследования единственной цели, когда Звезда Вавилона скоро окажется у него в руках, а торговец бомбами завершит приготовления своего пиротехнического представления, весь мир станет свидетелем истинного предназначения Фило и свершившегося пророчества астролога эпохи Возрождения.
17
Гленн никак не мог решить, рассказывать Кэндис о том, что он только что прочитал в дневнике матери, или нет.
Рассвет занимался над необъятным сирийским плато, на мили вокруг не было ничего, кроме песка. Кэндис спала на заднем сиденье коричневого «понтиака». Машина, возглавлявшая их небольшой караван, «тойота лендкрузер», поломалась, и двое мужчин, нанятых в Пальмире, пытались починить ее, а Ян курил и болтал с ними на арабском, наблюдая за их работой.
Убедившись, что на этот раз их никто не преследует, они быстро покинули Пальмиру под покровом ночи. Пока их проводники управляли машинами, Гленн, Кэндис и Ян смогли выспаться и проснулись, когда из-за поломки оба автомобиля были вынуждены свернуть на обочину. После того как Ян пошел прогуляться, размять ноги и покурить, Гленн пересел на переднее сиденье «понтиака» и раскрыл дневник матери. То, что он прочитал, шокировало его.
Кэндис открыла глаза, посмотрела на крышу машины, откуда свисала разодранная ткань
— Где мы?
Боже! Этот голос — медоточивый днем, был еще соблазнительнее, когда она только просыпалась.
— «Тойота» сломалась. — Он показал рукой через лобовое стекло.
Она села и выглянула наружу. Утреннее солнце своими лучами освещало пустыню, простиравшуюся до самого горизонта. По счастью, два валуна у дороги оказались достаточно укромным местом, чтобы хоть как-то заменить собой блага цивилизации. Когда Кэндис вернулась, Гленн передал ей бутылку воды и хлеб с сыром.
Она заметила темные круги у него под глазами. Спал ли он вообще? Потом увидела дневник, который он положил на колени. Он что-то нашел и, похоже, что-то очень нехорошее.
— В нем есть вещи, которые вызывают воспоминания, — сказал он, когда она устроилась на заднем сиденье, подобрав под себя ноги, и принялась жадно есть. — Вещи, забытые мною давным-давно. Или просто я заставил себя их забыть. Я думаю, — слова давались ему с трудом, — мои родители были членами тайного общества, которое называется «александрийцы».
Она перестала жевать.
— Тайное общество? Что-то вроде масонов или розенкрейцеров?
— Я помню, как мать рассказывала мне историю о Великой библиотеке в Александрии и о жрецах, которым удалось спастись из пожара в четвертом веке. В одиннадцатом столетии они были крестоносцами, называвшими себя рыцарями ордена Огня. Я считал, что это лишь сказка, но теперь думаю, что все было на самом деле. Мои родители принадлежали к этому обществу. — Он посмотрел на свое золотое кольцо с рубином. — Вот что оно означает. Членство в тайном обществе.
— А в чем цель этого общества?
— Не знаю. Мать написала в дневнике, что отец запретил ей рассказывать мне. Она должна была дождаться, пока мне исполнится восемнадцать. Но она умерла до моего дня рождения.
— Возможно, это как-то связано со Свечением?
Он удивленно посмотрел на нее. Свет, который он увидел, когда сорвался со скалы и думал, что погибнет. Было ли то видение чем-то из его памяти? Мог ли его напуганный разум заглянуть во времена детства и выдернуть оттуда спасительное воспоминание? Если его мать описывала ему Свечение, значит, это было как раз то, что он увидел, то, что он с тех пор пытался воссоздать на холсте.
— У общества есть цель. Это не просто сборище людей, оно должно что-то делать. Только я не знаю что. — Он покачал головой. Со временем ответы придут. — Но меня беспокоит вот эта часть.
Он решил рассказать все — чтобы Кэндис узнала, насколько опасна ситуация, в которую они попали, — в надежде, что после этого она вернется в Лос-Анджелес.
— «Фило пугает меня, — вслух прочитал Гленн. — Я ощущаю в нем растущую манию. Сандрин, похоже, ничего не замечает или решила не замечать. К чему это приведет? Есть вещи, которые, как я думаю, он совершил. Я боюсь говорить о них. Я не могу обратиться в полицию, ибо тогда им станет известно о нашем обществе. И я не могу сказать Джону, потому что мы никогда не говорим о Фило. Могу ли я пойти со своими страхами к остальным? Но кажется, все они боготворят Фило. Милдред Стиллвотер так влюблена в него, что готова пожертвовать жизнью, чтобы жить в его тени. Мне придется сохранить эти мысли в тайне. Я надеюсь, что Гленн вступит в орден и вместе мы сможем как-то помешать Фило, ибо теперь я убеждена, что Фило хочет использовать Свечение для своих злых целей».