Звезда Вавилона
Шрифт:
Наконец в карманы слаксов Фило положил пару четырехдюймовых дерринджеров с рукоятками, украшенными жемчугом, и, хотя в каждом было по одной пуле, с близкого расстояния выстрел мог оказаться смертельным. Для его же целей большего и не требовалось.
Он был готов.
Кэндис изумленно уставилась на Гленна.
— Сотворить Бога?
— Катехизис, которому меня учила мать. Теперь я вспомнил: «Кто такие александрийцы? Мы собиратели божественного знания. Для какой цели? Чтобы сотворить Бога на земле. Как мы это сделаем? Когда все знания будут
— Как они могут сотворить Бога? Ведь мы сами созданы Богом!
Они повернули обратно, и Гленн сказал:
— Александрийцы считают, что нас никто не создавал, что мы просто появились, эволюционировав из древней звездной пыли Вселенной. Но мы обрели свое воплощение не случайно, в нашем развитии была цель — оживить Бога. Без нас Он не может существовать. Вот чем они занимаются здесь.
— Но как?
— Когда все книги, писания, мудрость и видения будут собраны, когда человечество познает абсолютно все, тогда мы познаем Бога, и Он родится.
— Но Бог существует в Ветхом Завете. Как александрийцы могли упустить этот момент?
— Я помню, отец однажды мне что-то говорил об этом. Про Моисея и горящий куст. «Я есмь Сущий» — неверный перевод. В оригинале было «Я стану Сущим». Бог сказал Моисею, что Он находился в процессе обретения сущности, и говорил о Себе в будущем времени. Иисус тоже говорил в будущем времени, упоминая Бога. Молясь, Он сказал Своему отцу: «И придет царствие Твое». Александрийцы даже назвали свою крепость в Пиренеях «Шато Дювен».
— Замок Пришествия Господня, — перевела Кэндис.
Еще один лестничный пролет. Единственным выбором был путь вниз.
Их шаги эхом отражались от каменных стен, когда Гленн сказал:
— Это связано с мировым сознанием. Сто тысяч лет назад на земле была лишь горстка людей, и они только начинали осознавать себя — что уж говорить о высшей силе. Но сейчас нас шесть миллиардов, сознательных и разумных. В пещерные времена мы были изолированы друг от друга. Крестьянин в своей деревушке считал ее центром мира. Но теперь весь мир становится одной большой деревней. Нас соединяет спутниковая и телефонная связь. И если все станет меняться с такой же скоростью, то вскоре каждый отдельный человек будет связан с любым другим жителем нашей планеты. Образуется глобальный разум. По крайней мере в теории.
У подножия лестницы путь им преградила дверь.
— Священник-иезуит Тейлард де Шарден говорил, что человечество развивается умственно и социально, чтобы создать конечное духовное единство, называемое точкой Омеги.
Дверь была не заперта и распахнулась, после того как Гленн толкнул ее рукой. Они оказались у входа в огромный зал, в котором были расставлены доспехи и старинная мебель, а на стенах висели средневековые гобелены.
Они осторожно прошли внутрь, отметив, что здесь тоже горел свет. Но вдобавок на массивных сервантах и в шкафах с прозрачными дверцами, украшенными резьбой, мерцали церковные свечи в сосудах из рубинового стекла. И к своему удивлению, в красивых глазурованных вазах Кэндис обнаружила букеты свежих цветов с лепестками, еще покрытыми
Кто-то был здесь совсем недавно.
И сейчас тут ощущалось чье-то присутствие — людей в золотых рамах, на холстах и дереве, застывших во времени и моде, с таким же недоумением смотревших на двадцать первый век, что и двое незваных гостей, озиравшихся по сторонам. На стенах, полках и столах были семейные гербы, шиты с геральдикой и полотнища с вышитыми генеалогическими древами. История общества, решили Гленн и Кэндис, и люди на картинах, бюсты в нишах, оформленные в рамках списки имен — все это были прежние его члены.
Их внимание привлек один из больших портретов, выделявшихся на остальном фоне. Крестоносец ростом в косую сажень, красивый и бесстрашный, одетый в кольчугу и доспехи с длинной серой накидкой. Они были поражены, увидев символ на накидке, ибо там был не красный крест тамплиеров или мальтийский крест госпитальеров, а круг с золотым пламенем.
Символ с кольца Гленна.
— Гленн! — позвала Кэндис. — Посмотри на его руку, ту, которая на мече.
Гленн не поверил своим глазам: у крестоносца на правой руке было шесть пальцев.
Кэндис обернулась, подумав, что услышала звуки в стенах.
— Куда все подевались? — прошептала она, не отходя от Гленна, пока они шли вдоль галереи портретов. Некоторые из них были просто гигантского размера, другие не больше ладони: мужчины в доспехах, женщины в кринолине, люди времен Тюдоров и королевы Виктории. Каждый дюйм стены был занят, образуя смешение эпох.
В конце зала, на резном серванте из красного дерева, запечатанный под стеклом, лежал папирус с греческими письменами. На карточке рядом с ним объяснялось, что папирус с поставленной на нем королевской печатью царя Птолемея датировался почти тремя веками до появления Иисуса и являлся уставом Библиотеки.
— Посмотри на имя, — прошептала Кэндис.
— Филос, — прочитал Гленн, что-то припоминая. — Первый верховный жрец. Моя мать вела свою родословную от одного из членов династии Птолемея, женщины по имени Артемидия, принцессы и верховной жрицы Великой библиотеки. — Он указал на портрет крестоносца над камином. — И этот человек, граф Валлийский, прямой потомок верховной жрицы Артемидии, был предком моей матери.
— Значит, он и твой предок, — сказала Кэндис. И потом ее взгляд упал на другой портрет. — Гленн! Взгляни на это!
На портрете был изображен бородатый мужчина в одежде эпохи Возрождения, держащий астролябию. Надпись на металлической табличке внизу рамы гласила: Мишель Нотрдам.
— Нострадамус!
— Посмотри на кольцо. — Золотое пламя горело поверх рубина. — Он был александрийцем!
На столе под картиной лежала большая книга. «Пророчества Нострадамуса».
Она была раскрыта на веке четвертом, четверостишии двадцать четвертом:
Ouy soubs terre saincte d'ame voix feinte Humaine flamme pour divine voir luire: Fera des seulz de leur sang terre tainte, Et les s. temples pour les impurs destruire.