Звезда заводской многотиражки

Фишер Саша

— С чего ты взяла, что они мои друзья? — я пожал плечами. — Слушай, а что тебе сказала та женщина? Ну, помнишь...

— Ты опять?! — Лиза отстранилась от меня и сверкнула глазами.

— Милая, не сердись, — ласково пробормотал я. — Ну такой вот я сложный козел! Очень хочу исправиться и начать жизнь заново. Но сначала надо бы с проблемами разобраться...

— Ваааня... — протянула Лиза. — Вот всегда ты тааак! На тебя же невозможно обижаться, даже когда ты себя ведешь как козел. Она меня даже на порог не пустила. Вытолкала на площадку, обозвала лахудрой и шалавой, и чтобы нас обоих духу на ее пороге не было больше. Что ей надоели

твои девки, и чтобы я тебе передала, что если ты еще раз появишься, то она тебя с балкона выкинет!

— С балкона, говоришь? — задумчиво пробормотал я.

— А она тебе кто вообще? Твоя любовница, да? — затормошила меня Лизавета.

— Уже никто, милая, — я снова прижал девушку к себе.

Мы вышли к площади Советов. Я с тоской посмотрел на светящиеся окна ресторана «Центральный», мысленно сосчитал финансы в своем кармане и вздохнул.

— А пойдем ко мне? — вдруг предложила Лиза. — У меня родители уехали на неделю в деревню, к родственникам, так что квартира в нашем распоряжении.

— А пойдем! — с неожиданным энтузиазмом согласился я. Да пофиг на химическую завивку, по большому-то счету. Все остальное у Лизы было в полном порядке, а гулять по улице в моих скользких ботинках на тонюсенькой подошве — это то еще удовольствие. А на ресторан у меня денег все равно нет. Кроме того, Лизу явно распирало от желания предаться воспоминаниями о наших с ней отношениях.

Идти до дома Лизы оказалось недалеко, всего пара кварталов, а потом во дворы. Вот только дом у нее оказался без всяких претензий — обычная хрущоба, пять этажей, семь подъездов. Крохотный коридор, заклееный обоями под кирпич, шкафчик для верхней одежды, бордово-зеленая дорожка. Вход в гостиную, он же вход на кухню. И еще две двери — в спальню и в кладовку. Типичная такая хрущовка, у меня аж олдскулы свело. Сервант с раздвижной стеклянной дверцей, разномастный хрусталь, старенький раскладной диван, над диваном на стене — ковер. На полу — пестренький зелено-черный палас. Телевизор на тумбочке. Экран прикрыт вязаной салфеточкой, а сверху — горшок с развесистым кактусом. От радиации защищает, наверное. Полированный стол-книжка. Уютное продавленное кресло и торшер рядом с ним.

— Хочешь чаю? — напряженно спросила Лиза.

— Хочу, — сказал я. — Но потом...

Я прижал девушку к стене и поцеловал. Она обняла меня за шею и прижалась ко мне всем телом. Меховая опушка рукава ее пальто щекотала мне ухо.

Много раз слышал ханжескую критику киношных сцен секса, когда начинают раздеваться прямо с порога. Недоумки! Да это самый лучший способ преодолеть неловкий момент в незнакомом месте же! Оба же понимают, зачем пришли, и если выполнять все эти ритуальные танцы — ах, давайте сначала чаю с пирожными, может быть, хотите посмотреть мою коллекцию наклеек от мандаринов... И оба сидят как на иголках и ждут, кто же первый даст наконец намек на то, что пора бы и потрахаться.

Лучше наоборот. Сразу перейти к делу, а уже потом — чай, наклейки, черт с рогами... Без вот этого вот натянутого и нервного общения, которое как раз и способно сбить с настроя лучше уравнений по высшей математике.

— На самом деле я не такая, — смущенно проговорила Лиза, удобно устроив голову на моем плече. — Не знаю, что на меня нашло, надеюсь, соседи не слышали...

Мы лежали на диване в ее спальне. Здесь тоже был ковер на стене, а к ковру иголочками

были приколоты глянцевые постеры заграничных исполнителей. Честно говоря, я понятия не имел, кто это такие. Ни одного знакомого лица. Кажется, это все какие-то певцы итальянской эстрады или вообще кто-то из Прибалтики, просто выглядят подходяще — яркий макияж, вызывающие позы, ослепительные улыбки.

— Пусть завидуют, — хмыкнул я.

— Ты только моим родителям не говори, что у нас было... ну... это... — лицо Лизаветы стало испуганным. — Отец сразу побежит в милицию заявление подавать, что ты меня изнасиловал.

— Разве? — я иронично приподнял бровь. — Мне показалось, что ты была не против...

— Пошляк! — Лиза залилась краской до кончиков ушей.

— Ты что-то вроде говорила насчет чая? — невинно полюбопытствовал я.

— Пойдем на кухню, — Лиза выскользнула из моих объятий, схватила со спинки стула фланелевый домашний халат и укутала в него все свои прелести. Я вздохнул и пошлепал за ней на кухню прямо как был.

Эмалированный чайник шумел на газу, а Лиза хлопотала, накладывая в блюдечки домашнее варенье. Банки с ним, кажется, были вообще везде — на кухонных шкафах сверху, в недовольно ворчащем низеньком холодильнике «Саратов», в шкафу-холодильнике под окном. Милота! Наверное, осенью эта квартира должна превращаться в настоящую фабрику варенья. Кто его столько ест, интересно?

Потом мы непринужденно болтали. Лизавета рассказывала что-то о своей жизни. Я узнал, что она работает администратором в плавательном бассейне, хотя закончила она институт культуры. Но в библиотеке не прижилась, пришлось придумывать что-то другое. Я слушал не очень внимательно, хотя старательно делал вид. Дожидался подходящего момента, когда можно будет свернуть на наши с ней московские приключения.

— А помнишь, как мы познакомились? — спросил я, когда в ее речи появились паузы.

— Не напоминай даже! — засмеялась она.

— Ну почему же, это было довольно мило... — я подмигнул. Ну давай, Лизавета, расскажи мне все! Потому что мне даже наши горячие объятия ничего о тебе не напомнили.

— Ну тебе может и было смешно... — насупилась Лиза. — Но мне вообще ни капельки... Я-то не думала, что на той пластинке Людмила Зыкина записана. Конверт был настоящим... А все так смеялись...

— Зато все закончилось хорошо, — улыбнулся я. Даже любопытно стало, что это за история такая...

По ее эмоциям и сумбурным воспоминаниям я-таки восстановил картину. Понятно. Она приехала в Москву, купила пластинку у какого-то фарцовщика возле магазина «Мелодия», а потом мы оказались в общей компании, где она попыталась своей покупкой козырнуть. Пластинку поставили на проигрыватель, а из динамиков вместо модной зарубежной музыки полилась задорная песня про неподшитые валенки. Все, разумеется, заржали над лохушкой, она выбежала из квартиры. А я ее догнал и успокоил. Ну, как умел...

Теперь еще один тонкий момент. Подтолкнуть ее к разговору о той квартире, где по ее мнению я жил. В лоб не спросишь, придется тогда признаваться, что я не помню ни черта. А история та, судя по ее словам в прошлый раз, не то, чтобы очень приятная. Я привел ее в чужую квартиру и задурил голову. Неплохо бы понять, чья это была квартира. И что я вообще там делал.

— Эх, а хорошо бы и в самом деле жить в том доме на Котельнической набережной, да? — мечтательно сказал я и внимательно посмотрел на Лизавету.