Звездная пыль

Гейман Нил

В городке Симкок-Под-Холмом Тристран и Ивэйна наткнулись на шайку гоблинов-наемников, и встреча могла окончиться весьма плачевно для Тристрана, который провел бы остаток жизни, сражаясь в бесконечных гоблинских войнах под землей, если бы не быстрый ум Ивэйны и ее острый язычок. В Беринхедском лесу юноша имел стычку с огромным рыжеватым орлом, который желал унести обоих бедолаг к себе в гнездо, на корм орлятам, и не боялся ничего на свете, кроме огня.

В таверне в Фулькестоне Тристран добился небывалого успеха, потому что помнил наизусть «Кубла-Хана» поэта Кольриджа, а также двадцать третий псалом и монолог из «Венецианского купца» насчет того, что не действует по принужденью

милость, вкупе со стихотворением «На пылающей палубе мальчик стоял». Всем этим багажом знаний юноша был обязан своим школьным дням. Он не раз успел благословить в душе миссис Черри, заставлявшую учеников зубрить стихи наизусть, – пока не стало ясно, что жители Фулькестона решили оставить его у себя на веки вечные и сделать главным городским бардом. Тристрану и Ивэйне пришлось удирать оттуда под покровом ночи, и побег удался только потому, что звезда воспользовалась неизвестными ее спутнику методами и уговорила собак не лаять на беглецов.

Под солнцем лицо Тристрана загорело до коричневатого цвета, а одежда его приобрела оттенок ржавчины и пыли. Ивэйна оставалась все такой же лунно-бледной, и сколько бы они ни прошли дорог, не переставала хромать.

Однажды вечером, когда они расположились лагерем на окраине густого леса, Тристран услышал нечто удивительное: прекрасную мелодию, протяжную и странную. От нее в голове юноши тут же зароились видения, а сердце исполнилось радости и благоговения. Музыка пробуждала в нем образы бесконечных пространств, огромных прозрачных сфер, медленно вращающихся в высочайших воздушных чертогах. Как будто мелодия уносила его далеко-далеко, выводя за пределы самого себя.

По прошествии времени, показавшегося Тристрану долгими часами (хотя, возможно, прошли всего лишь минуты), музыка оборвалась, и Тристран невольно вздохнул.

– Как прекрасно, – прошептал он.

Губы звезды невольно растянулись в улыбке, а глаза засияли.

– Спасибо, – ответила она. – До сих пор у меня как-то не случалось настроения петь.

– Я никогда ничего подобного не слышал.

– Порою по ночам, – сказала Ивэйна, – мы с сестрами пели хором. Мы исполняли песни вроде этой – все о нашей матери Луне, и о сущности времени, и о радости светить во тьме, и об одиночестве.

– Извини, – пробормотал Тристран.

– Да ладно, – отозвалась звезда. – По крайней мере я до сих пор жива. Мне еще повезло, что я упала на землю Волшебной Страны. И повезло, что я повстречала тебя.

– Спасибо, – сказал Тристран.

– Всегда пожалуйста, – ответила она. И, в свою очередь глубоко вздохнув, воззрилась на темное небо сквозь древесные ветви.

Тристран искал чего-нибудь на завтрак. Он нашел несколько молодых грибов-дождевиков и дикую сливу, всю покрытую лиловыми плодами, уже перезрелыми и высохшими почти до состояния чернослива. И вдруг юноша заметил на земле яркую птицу.

Он не сделал ни малейшей попытки поймать ее (помнится, пару недель назад Тристран испытал сильнейший шок, когда пытался охотиться и совсем было загнал большого серо-коричневого зайца, которого прочил себе на ужин. Заяц ускользнул от охотника в последний момент и, обернувшись с края поляны, презрительно сказал: «Отличный поступок, парень, тебе есть чем гордиться», – после чего исчез в густой траве). Птица попросту привлекла внимание юноши своей красотой: размером с фазана, она отличалась удивительной яркой расцветкой перьев, огненно-красных, желтых и ослепительно синих. Непонятно, из каких тропиков ее сюда занесло, но в папоротниковом лесу птица смотрелась весьма неуместно. Она тревожно наблюдала за приближением Тристрана, неловко подпрыгивая в траве и издавая испуганные крики.

Тристран опустился рядом с птицей на колено, бормоча что-то успокаивающее.

Он протянул к ней руку – и понял, в чем тут проблема: серебряная цепь, охватившая птичью ногу, зацепилась за кривой обломок корня, торчащий из земли. Птица оказалась прикована к месту и не могла улететь.

Тристран осторожно распутал серебряную цепь и отцепил ее от корня, в то же время свободной рукой поглаживая птицу по увенчанной пышным плюмажем голове.

– Ну вот, – сказал он наконец. – Готово. Лети домой.

Но птица не торопилась улетать. Склонив головку набок, она пристально смотрела юноше в лицо.

– Что же ты, – настаивал Тристран, почему-то чувствуя себя ужасно неловко и странно. – Ведь о тебе наверняка кто-то волнуется.

Он поднял птицу на руки и сделал шаг к лесу – но тут что-то словно ударило его, парализуя движения. Ощущение было такое, будто Тристран с разбегу наскочил на невидимую стену. Он споткнулся и чуть не упал.

– Ах ты, вор! – крикнул надтреснутый старушечий голос. – Да я превращу твои кости в лед и поджарю тебя на медленном огне! Я вырву тебе глаза и один привяжу к селедке, а второй – к чайке, чтобы двойное видение неба и моря свело тебя с ума! Я обращу твой язык в извивающегося червя, а пальцы – в острые бритвы, и напущу на тебя жалящих огненных муравьев, чтобы всякий раз, когда ты вздумаешь почесаться…

– Не стоит так волноваться, – перебил старуху Тристран. – Я не собирался красть вашу птицу. Ее цепь запуталась в корнях, и я просто помог ей освободиться.

Та подозрительно сверкнула глазками из-под копны нечесаных седых волос. Потом подбежала к Тристрану и выхватила у него свою птицу. Прижав ее к груди, она что-то прошептала – и птица ответила ей мелодичной трелью. Старуха прищурилась.

– Ну, может, ты и не во всем мне наврал, – призналась она неохотно.

– Я вам вообще не врал, – возразил Тристран, но старуха уже заковыляла прочь по поляне, прижимая к себе птицу. Так что юноше осталось собрать свои рассыпанные сливы и грибы и пойти обратно, туда, где он оставил Ивэйну.

Звезда сидела на обочине и растирала ноги. У нее болела поврежденная лодыжка, и стопы с каждым днем становились все чувствительнее. Иногда по ночам Тристран слышал ее тихие всхлипы. Он надеялся, что Луна, может быть, пошлет им еще одного единорога – но знал, что особенно рассчитывать на чудо не стоит.

– Знаешь, – сказал Тристран Ивэйне, – тут со мной случилось кое-что странное. – И он рассказал ей о сегодняшних приключениях, наивно полагая, что история с птицей на этом кончилась.

Но, конечно же, Тристран ошибался. Спустя несколько часов Тристран со звездой шли по лесной дороге, и их обогнала ярко раскрашенная крытая повозка. Фургон тянула вперед пара серых мулов, а правила им та самая старуха, которая грозилась превратить кости Тристрана в лед. Она остановила мулов и указала кривым пальцем прямо на юношу.

– Пойди сюда, парень, – велела она. Тот с опаской подошел ближе.

– Да, мадам?

– Пожалуй, я должна перед тобой извиниться, – сообщила старуха. – Похоже, ты говорил правду. Я поспешила с выводами.

– Да, – согласился Тристран.

– Дай-ка я погляжу на тебя. – И старуха спрыгнула на дорогу. Ее холодный палец коснулся подбородка Тристрана, поднимая голову юноши вверх. Его карие глаза теперь смотрели в старухины, старые и зеленые.

– Ты выглядишь честным парнем, – кивнула та. – Можешь называть меня госпожой Семелой. Я направляюсь в Застенье, на ярмарку. Я как раз размышляла, что мне пригодился бы смышленый мальчуган для помощи за прилавком. Я продаю стеклянные цветы, знаешь ли, – самый красивый товар, какой ты только можешь представить. Из тебя получился бы неплохой торговец, а на твою раненую руку мы наденем перчатку, чтобы не смущать покупателей. Что скажешь?