Звездная трилогия
Шрифт:
Мы пошли обратно к транспортной станции. Что толку ждать, когда планетолету Пашки дадут зеленый свет? Все корабли взлетают одинаково. Сначала разгон в антиграве, затем недолгий полет в силовой шахте атмосферного лифта, а там с геостационарной орбиты — прямиком до Лунной станции. Мы бы увидели только самое начало.
Уже находясь в транспорте, я решился наконец прервать опустившееся на нас молчание:
— Как ты, Наташа?
Она посмотрела на меня странными туманными глазами, затем прижалась ко мне всем телом.
— Он предал меня, —
— Он вернется. — Я провел рукой по ее черным волосам. — Пашка всегда выполняет свои обещания.
Как бы мне самому хотелось, чтобы это оказалось правдой.
— Он оставил тебя присматривать за мной, да? — Наташа снова подняла глаза.
— Ты права, оставил, — сказал я. Разговор не клеился, каждый думал о чем-то своем. Я гадал, смогу ли сам улететь за пределы Земли, и представлял, что будет делать Наташа. Девушка же, скорее всего, дулась на весь мир.
— Трахни меня, Сережка, пожалуйста, — вдруг повернулась ко мне Наташа.
Я поперхнулся и схватил ее за тонкие плечи, отстраняя от себя и вглядываясь в лицо.
— Что с тобой сегодня, Наташа?
— Возьми меня. Давай, прямо здесь, — она принялась деловито расстегивать свою блузку.
Я встряхнул Наташу так, что руки ее повисли вдоль тела и уже не пытались ничего делать. Наконец-то я понял, что случилось. Девушка объелась наркоты. Можно было бы догадаться и раньше. Дура! Никогда не баловалась ничем таким — и вот, пожалуйста!
Она испуганно смотрела на меня, явно не ожидая такой сильной вспышки ярости. Как же мне охранять тебя? И от кого? Любимая моя… Запутавшаяся и брошенная…
Я вновь обнял Наташу и поцеловал в лоб. По-отцовски, без тени страсти. Но куда уж там! Наташа оказалась неожиданно сильной и смогла повалить меня на длинное сиденье транспорта, а сама мгновенно прыгнула сверху. Еще через миг ее губы прижались к моим, и язычок коснулся моих зубов.
Мужское естество вошло в этот миг в конфликт с разумом. Я хотел ее. Очень хотел. Уже давно, почти с детства, когда только впервые осознал, что значит любить и желать. Но хотел я ее не здесь и не так. Без наркоты и измены. Гормоны буйствовали, но разум победил.
— Я же вижу, что ты хочешь! Давай! Я твоя! — Наташины руки агрессивно сжимали меня.
— Прекрати! — рявкнул я и, собрав все силы, отбросил девушку на другой край дивана. — Ты не нужна мне такая! Как ты можешь так поступать с Пашкой?!
Наташа заплакала.
— А он со мной так может, да? — сказала она, всхлипывая. — У него теперь девчонок будет сколько угодно! Зачем я ему нужна? Да кому я вообще теперь нужна после всего этого?!
«Мне», — хотел сказать я, но промолчал. Наташа вдруг стала мне противной до тошноты. Она впервые вела себя так, как сейчас. Мне страшно было подумать, что могло бы случиться, окажись на моем месте кто-нибудь другой…
— Успокойся, Наташа, — я постарался придать голосу мягкие интонации. — Я провожу тебя до дома. Поспи, а завтра все образуется.
Я действительно
Весенняя погода не радовала. Куда бы я ни посмотрел, везде видел Наташино лицо. Сегодняшнее лицо. Правильные и такие знакомые черты, искаженные химической страстью. Влажный приоткрытый рот, закатившиеся вверх зрачки… Химия… На английском сленге синоним любви. Но не нужна мне такая вот любовь через наркоту.
Перед глазами поплыло, и я понял, что обида стала превращаться в слезы. Ну и черт с ним! Главное — это не терять стержень, всегда видеть цель. И вот я уже понял, куда и зачем иду…
Да, видимо, я хлюпик и пускаю сопли по любому поводу. Но меня не переделать, так что приходится идти со своим характером на компромисс. Сегодня этот компромисс вылился в то, что я проследовал к алкогольному автомату.
Все дети давно научились обманывать систему распознавания возраста, которой обладал робот. Достаточно было лишь попросить спиртное грубым голосом и наморщить лоб. Борцы за справедливость в обществе, сами того не желая, подыграли сорванцам, отстояв право человека на анонимность в вопросах торговли.
Я заказал себе несколько емкостей с газированными коктейлями, побросал их в рюкзак и пошел по направлению к парку. Пить придется осторожно — не дай бог наткнусь на стража порядка.
Ну и что? Не впервой…
Как-то мы пробовали спиртное с Пашкой ради интереса. А потом я и сам несколько раз покупал коктейли, чтобы унять душевную боль из-за Наташки и Пашкиного скорого отбытия на Край. Очень тяжело сохранять дружбу и держать лицо, когда твой самый близкий товарищ встречается с девушкой, в которую ты влюблен.
В пьяном состоянии, кстати, мне в голову и пришла идея отрывать крылья у бабочек. Хоть как-то бороться за правду.
Я могу пить один. Легко!
Бравада моя несколько поутихла, когда я вспомнил, что никогда еще не хотел напиться посреди дня и в парке…
Почему люди настолько лживы? Неужели нельзя обойтись без вранья?
Умом я понимал, что нельзя. Что мир рухнет, если каждому лепить в глаза одну только правду. Я и сам иногда скрепя сердце нарочно лгал. Но я делал это исключительно для блага.
Я страдал, по-видимому, оттого, что мог видеть эту ложь, мог чувствовать ее нутром. Сколько бы я отдал за то, чтобы уметь контролировать свое чувство правды. Сделать так, чтобы оно включалось, только когда я этого захочу.
Страдания пробудили во мне эту странную способность, а теперь она сама доставляет мне лишь муки. Там хорошо, где нас нет. Мечтал стать особенным — вот и стал. На свою голову.
Ах, да что там говорить…
Пустая банка весело полетела в мусорный контейнер, стукнулась о его бортик и упала в траву.