Звёздная тропа
Шрифт:
Василий посмотрел на тщедушного Стрекалова, внутри у него что-то дернулось, ему на миг показалось, что из глаз его рванут наружу дурные, пьяные слезы. Ему вдруг стало невыносимо. Захотелось повернуться, и что есть мочи побежать. Бежать от них всех. И, рванувшись, на пределе сил, как перед финишем, – рвануть уже от самого себя. Из собственной шкуры.
– Нема, Семеныч, раков. – осипше произнес, откашливаясь. – Шутканул я. Нету. Ни рыбы, ни раков. Даже раком, – уже нету!
Дед понятливо рассыпался мелкодробным хохотком, тряся головой и быстро утирая рот ладонью.
– Так, Васенька, была-б коровка, а бычок – найдется!
–
– Да ты шо? Мор, шо ли, какой напал? Она ж у вас справная такая… К коновалу обращался? С каких-таких, померла-то?!
– Пала смертью храбрых. – перебил Василий, особо не касаясь обстоятельств коровьей гибели. – И, Тонька, умотала.
Дед насторожился, и, как гусак вытянул шею, делая удивленное лицо, видимо размышляя, что сказать про такие резкие развороты судьбы.
– Ну, ты в гости заходь, – крикнул он уже в спину уходящему, забывшему, зачем пришел к магазину, Василию. – Заходь! Бабка моя, рада будет!
Василий шел и думал: «Чему она будет рада? Старуха Стрекаловская? всю жизнь прожила в деревне, в колхозе ишачила, да у плетня с соседками трындела, подсолнухи грызя. Вот, и все её радости…»
Василий называл станицу деревней. Так ее всегда называл отец, повторяя в подпитии: «Тех казаков, Василий, – нету! А, станицы, значит, тоже нету. И не будет уже никогда. Профукали они, свое казачество. То за красных, то за белых. А их всех под корень, дураков! А что где пооставалось, так перемешалось, что уже и сам чёрт не разберет! Ну, и, поделом…»
Отец рода был казачьего. В юности уехал в ближний город и подался работать в шахту. А мать с маленьким Василием остались у деда с бабкой.
– Смотри, Василий, – натужно кашлял приезжавший отец. – Под землю, как я, – не лезь. Утянет!»
Вот она его и утянула. Рано ушел. Когда «выбрав» вместе с углем весь свой подземный стаж, вернулся в станицу, где устроился слесарем, чинить выходящую из строя колхозную технику.
Дети Василия давно жили в областном городе. И общаться с отцом желания у них особого не было. «Да и о чем им со мною говорить? – раздумывал тягуче и уныло. – Ничему я их толком и не научил. Пил, – с кем уже и не упомнить, – на охоту таскался, да цедил по ночам сетями речную воду». Однажды его поймали и отобрали по суду лодку-казанку с мотором «Вихрь». «Эх, в Тюмень нужно было… Звал же Косолапов. Нефть там, газ… Заработки… Да как-то, и тут вроде нормально было: мать тут, дети росли, Тонька. Хата с краю. Тихо – мирно. Корову держали, пару бычков, поросята, куры, гуси. Индюки…» Когда землю колхозную поделили, то выделенные паи, материнский, свой и жены он отдал в аренду шустрым ребятам, имеющим технику для обработки земли. А без техники, без комбайна того же, что ты сделаешь? Выплачивали за аренду зерном, так что скотину кормить, было чем. Пчелок потом завел. На водоподъем устроился. Тянулся, тянулся. Выпивал, конечно. А потом пошли срывы, злость эта пришла, на все и на всех: «В Тюмень нужно было. В Тюмень. Работа там. Охота там, Косолапов говорил, знатная. Да что уже… Как ни крути, сам во всем виноват. Сам. Ничего не попишешь…»
На его зубах противно заскрипела пыль, он сплюнул, подошел к собачьей будке и присев, заглянул внутрь. Там спокойно лежал молодой кобель, по внешнему виду относившийся к породе западно-сибирских лаек. Документов, подтверждающих «чистоту
– Ну что, Бача? Лежишь? Видишь пылищу какую метет. Как свистопляска закончится эта – на охоту пойдем. Разомнемся. Засиделись, залежались мы с тобой. Да, слышишь, чего говорю? Чуть нас с Чувырлой, другом твоим, не унесло к едрене-фене…
Кобель слушал внимательно, положив лобастую голову на передние лапы, и картинно поводил бровями: «Ну, точь-в-точь, как актер этот, заграничный, как его?.. – натужно припоминал Василий, и это ему удалось. – Ален Делон. Во!»
Он поднялся. Еще раз посмотрел в сторону сокрытых пылью холмов, оглядел пустой сад, старые качели, кур, что уселись под стеной сарая, кутаясь в пух и перья, и повернувшись, направился в дом.
Вслед за Василием, внутрь проскочил Чувырло и уселся на пол посреди кухни.
– Ох, и хитрый же ты котяра! Шел бы мышей, что ли ловить?
Кот взглянул на Василия как на пустое место, и принялся вылизывать заднюю лапку, которую вытянул с грацией балерины.
Василий отворил дверь и прошел в комнату с бубнящим телевизором, и мать его, маленькая, с лицом, изъеденным морщинами, и поседевшая совершенно, внимала цветному мельтешению, и вязала сыну свитер из старых шерстяных ниток. Она жалела его, и он ее очень, по-своему, любил, и никогда не перечил. Так уж получилось, что теперь, и как в самом начале жизни, любить ему было больше некого.
– Ну что там, мамулечка, брехло показывает? – спросил Василий. Брехлом он называл телевизор.
– Да вот про любовь, Васенька, фильм новый сняли. Он ее любит, а она, видишь, другого. Но тот ее не любит, он жену свою любит. Такая кутерьма, я уже и сама запуталась, с чего все началось-то… А, сейчас, вот новости будут… садись, посмотри…
Василий вздохнул и вышел на кухню. Новости. Одно и то же каждый день. Украина, Сирия, где-то горит, что-то тонет. И посреди этого всего – будто выставленная на продажу холеная, дорогая девка с рубинами в ушах, – столица. Где все что угодно, но только за деньги. За очень большие деньги.
Из холодильника он достал литровую банку. Самогона, в ней было еще почти половина. Он налил в захватанный стаканчик, и думая, что не мешало бы его помыть, посмотрел на все что его окружало как будто новыми, вернее сказать, глазами чужого человека. Зашедшего, к примеру, поверить показания электросчетчика. Все в этом доме понемногу приходило в упадок. Он отрезал шмат сала, посолил помидор, и тут же о его ногу затерся и замурлыкал кот.
– Ну, твое здоровье! – морщась, выпил пахнущий сивухой первач, закусил и бросил коту сальную шкурку. Самогон он гнал лично. И перегонять на второй раз, очищать, класть корочки, веточки, орешки и настаивать, было лень. Да и собственно говоря, – незачем.
В щель полуоткрытой двери просочился хорошо поставленный женский голос: «Южные области нашей страны накрыл циклон, сформировавшийся в океанских просторах Атлантики. В его эпицентре бушует тайфун с дивным именем «Фаина». Мощные пыльные бури пронеслись по всем степным регионам, жителям которых мы настоятельно рекомендуем переждать непогоду дома…»
– Будем пережидать. Куда деваться! – Василий подумал, погладил кота и налил вторую. – У нас и пережидатель универсальный имеется… Всепогодный!