Звездное затмение

Аверинцев Сергей Сергеевич

Одиночество беззвучное бархатное поле мачехиных фиалок ни красного ни синего цвета только фиолетовый твой плач их творит нежным испугом глаз твоих —

14

Твое имя тобой утрачено но мир торопится выбирай что хочешь ты качаешь головой но твой возлюбленный нашел тебе однажды иголку в стоге сена слышишь: он уже зовет тебя —

15

Постланы постели для мук простыни —

их наперсница они борются с архангелом который навсегда останется невидимым обремененное камнями дыхание ищет выхода но распятая звезда снова и снова падает словно плод в их потный платок —

16

Когда я комнату под защитой болезни покину свободной для жизни и для смерти воздух поцелуем привета осчастливит уста близнеца а я не знаю что тогда со мной делать моему Невидимому —

17

Вы говорите со мной в ночи но усталые как все покойники вы последнюю букву и музыку гортаней земле завещали которая всеми гаммами поет прощанье но лежа в летучем песке новое слышу я в милости —

18

Властительницы скорби кто ваши печали выудит? Где состоятся похороны? Какая морская глубь оплачет вас объятием сокровенной отчизны?

Ночь ваша сестра прощается с вами последней любовью —

19

Простите сестры мои я взяла ваше молчанье в свое сердце там живет оно и страждет жемчугом вашего страдания сердце бьется так громко больно и резко скачет львица на волнах океана львица-боль ее слезы давно уже морю отданы —

20

Быстро смерть создана взором бунтуют стихии только сферы набухают почками рвутся воскресением из мертвых и Бессловесное лечит больную звезду —

21

Выплачь освобожденную тяготу страха два мотылька поддерживают бремя миров для тебя вкладываю твои слезы в слово: Сиянием твой страх оборачивается —

22

В миг закроет звезда око свое жаба потеряет свой лунный камень ты в своей постели подаришь ночи свое дыханье о карта вселенной твои знаки уводят прожилки неведомого из нашего рассудка обездоленные прах мы оплакиваем —

23

Любовь моя влилась в твое мученичество прорвала смерть мы живем воскресением —

24

В заколдованном лесу где кора бытия содрана где следы кровоточат раскаленные загадки переглядываются перехватывают известия из гробниц — позади второе лицо появляется тайный союз заключен —

25

Нужно

больным выловить в своей же крови беглую дичь их глаза на охоте там где разлегся день смертельным страхом окрашенный и глубина луны вторгается в их зимний сон открытый настежь притягивает их пока не порвутся земные нити и не повиснут они снежным яблоком всем телом болтаясь в воздухе —

26

Мои дорогие покойники волос из темноты уже называются далью тихо прорастает сквозь открытое время умираю переполняя тайную меру в минуту которая вытягивается набухая позади привиты земле огненные языки лоза отдавшая свое вино пламени падаю навзничь —

27

Пока я здесь живу томится за стеной время в море вновь и вновь назад его оттягивают за голубые волосы не стать ему вечностью нет еще любви между планетами но тайное согласие трепещет уже —

28

Приблизится вечер и кровью истечешь пока темнота могилу не выроет эмбрион мечты в материнском чреве стучится творческий воздух обтягивается медленно кожей нового рождения боль вписывается опахалом призраков Жизнь и смерть идут дальше —

29

Снова и снова потоп с вымученными буквами говорящие рыбы на удочке в скелете соли чтобы раны прочесть — снова и снова учиться смерти у древней жизни бегство через воздушную дверь к спящим звездам за новым грехом без конца упражняться в древней стихии дыхания новой смерти пугаясь куда слеза денется если земля пропала?

30

Они говорят снег время — платок со всеми четырьмя краями света вносится война и звездный дождь друг к дружке жмутся прячутся там где ночь материнское молоко разбрызгивает черным пальцем указывает туда где новые открытия ждут духоплавателей мерцая во мраке глубоко под снегом —

Владимир Микушевич. Двери ночи (Нелли Закс и Адольф Гитлер)

Гетто избранничеств! Вол и ров Пощады не жди! В сём христианнейшем из миров Поэты — жиды! МАРИНА ЦВЕТАЕВА

Вряд ли кто-нибудь отважится утверждать, что Нелли Закс родилась для судьбы, выпавшей на ее долю. Даже Нобелевская премия, которой была удостоена поэтесса в 1966 г., лишь подчеркнула насильственный трагизм ее жизненного опыта. Говорят, будто Осип Мандельштам во врангелевской тюрьме сказал надзирателю: «Вы должны меня выпустить — я не создан для тюрьмы». И, действительно, Осип Мандельштам, утонченный поэт Петербурга, не был создан для ночных допросов на Лубянке, для воронежской ссылки и для смерти в лагерном бараке. Нелли Закс — его ровесница, она тоже рождена «в девяносто одном ненадежном году», и это совпадение таинственно-фатально-символично. Нелли Закс, хрупкая берлинская барышня, приверженная музыке, танцу, неоромантической поэзии, так мало вяжется с гурьбой и гуртом двадцатого века. Кто бы мог подумать, что ей предстоит написать: