Звездный билет
Шрифт:
– Пусть вам будет хуже, – сказала Галка и побежала за Линдой.
Она догнала ее и обернулась. Ребята лежали в прежних позах. Костлявая рука Алика моталась в воздухе. Он всегда махал рукой, когда сочинял стихи.
Галя посмотрела на десятку в своей руке.
– Линда, иди одна обедать. Мне надо, видишь ли… До вечера!
– Двухразовое питание укрепляет нервную систему. Нужно только привыкнуть, – сказал Димка.
– Это ты у Хемингуэя
Алик встал, поднял руки к небу и завыл:
– Каждый молод, молод, молод, в животе чертовский голод… Лично я очень доволен, что мы отказались от обедов. Когда сыт, чувствуешь себя свиньей. Сейчас меня терзает вдохновение. Стихи можно писать только на голодный желудок.
– А музыку? – спросил Димка.
– Тоже.
– Юрка, давай сочинять музыку. Я буду труба, а ты саксофон. Начали!
Димка сложил ладони у рта и вступил трубой. Юрка загудел саксофоном.
Алик стал хлопать в ладоши и приплясывать.
Они уже давно не пытались больше ловить рыбу. Четвертый день они не обедали, под благовидным предлогом отсылая Галку в ресторан. Зато каждый вечер они сидели в кафе. Правда, пили уже не «Ереванский». Черт побери, нужно уметь приносить жертвы! Орел или решка? Обеды или кафе? И вот мы такие счастливые, голодные, трубим, как целый оркестр. Стоит вспомнить тусклые лампочки в коридорах «Барселоны», когда сидишь за полированной стойкой под нарисованными звездами. Стоит вспомнить затертые учебники, когда, лежа на песке, изображаешь джаз.
– Ребята, есть предложение! – воскликнул Алик. – Давайте погрузимся в состояние «зена» – полное слияние с природой.
– Это вместо обеда? – мрачно спросил саксофон.
– Пошли, погрузимся в сон, – устало предложила труба.
Возле палатки они увидели костер. Над костром висел котел. Трещали пузыри. Пахло едой. Рядом стояла, руки в боки, Лолита Торрес.
– Хорошие вы собаки! – с нескрываемым презрением сказала она.
– Узнаешь кретина, Димка? – спросил Юрка и показал ногой в сторону моря. По твердому песку у самой воды шел поджарый, точно борзая, парень в голубых плавках. У него был огромный, «сократовский» лоб и срезанный подбородок.
– Да это же тот лабух из Малаховки! – воскликнул Алик. – Помнишь?
– Не помню, – буркнул Димка. – Ты же с ним потом что-то такое… Он к тебе даже заходил.
Проклятый Фрам вместо того, чтобы пройти мимо, остановился и мечтательно уставился на горизонт. Потом обернулся лицом к пляжу и стал разглядывать загорающих. Только здесь его и не хватало!
– Ребята, я пошел за лимонадом, – сказал Димка, но в это время Фрам увидел их и радостно заорал:
– Земляки! – Помчался огромными прыжками. – Хелло, дружище! – завопил он и схватил Димку за руку с таким видом, словно предлагал ему пуститься дальше вместе, как два брата Знаменские на картинке. Димка вырвал руку и отрезвляюще похлопал его по плечу. Фрам повернулся к девушкам.
– Разрешите
Он взял Димку под руку, отвел в сторону и протянул ему сигарету.
– Чистая? – спросил Димка.
– Не волнуйся. Я больше этого не употребляю. Здоровье дороже.
– Ты поумнел. Ты поумнел и полысел, Фрам. Сколько тебе лет?
– Четвертак ровно.
– Рано лысеешь.
– Некоторые излишества бурной молодости. Но теперь все: буду вести жизнь, близкую к природе.
Потянулся блаженно и, протянув руки к горизонту, воскликнул:
– Парадиз, как говорил Петр Первый! Ва-ва-сы-са! А ты здесь надолго?
– Нет, скоро уходим дальше по побережью.
– В Москву когда?
– Не скоро.
– Молодец! Самое главное в профессии пулеметчика – это вовремя смыться.
– О чем это ты?
– Будто святой. Димочка еще маленький, он ничего не знает. Ай, ловкий ты парень!
– Я действительно ничего не знаю. Что ты вылупился?
Фрам ухмыльнулся.
– В Москве разгон. Наших берут пачками, прямо теплых.
– Кого наших?
– Таких, как мы с тобой, фарцовых.
Димка посмотрел на Фрама и сразу вспомнил их всех и все: «летом в центре ужасно весело. Косяки туристов. Катят „форды“, „понтиаки“, „мерседесы“. Посмотри, какая девочка. Не теряйся. Что там они шепчутся в подъезде гостиницы? Вот они все стоят, а лица мертвые от неоновых ламп.
Пошли, что же вы? Иди, мы тебя догоним. Иди, малыш. Так вот в чем дело».
Димка сжал кулаки. «Дать пинка Фраму и погнать его отсюда, с пляжа? И в лесу ему нет места, в сосновом чистом лесу. В болоте тебе место, подлюга!
Беги туда, а я закидаю тебя торфом. Ишь ты, мерзавец: «Таких, как мы с тобой». Я не хочу и рядом с тобой стоять! Дать ему, что ли, пинка?»
– Ты что, меня тоже фарцовщиком считаешь?
– А то нет? Ходил же ты с кодлой. И джинсы купил у Барханова.
– Да я понятия не имел о ваших делишках!
– Раз ходил с нами – значит, все. Достаточно для общественного суда и для фельетона. Может быть, уже прославился. Про меня-то в «Вечерке» писали в связи с делом Булгакова. «Появлялся там также некий Фрам». Хорошо, что никто не знал, где я живу. Что это, Дима, ты так побледнел? Сэ ля ви, как говорит Шарль де Голль. Пусть земля горит под ногами тунеядцев! Кто не работает, тот не ест. Как будто это не работа? За вечер семь потов с тебя прольется. Ходишь, как мышь.
– Ты и есть мышь.
– А ты?
– В зубы дам!
– Не обижаюсь, учитывая твою хрупкую душевную архитектуру. Ладно, Дима, что было, то прошло. Нет к прошлому возврата…
– Это уж точно, – пробормотал Димка.
– …и в сердце нет огня. Давай о других материях. Что за кадришки с вами?
– Блондинка – моя невеста, – сказал Димка.
– А-га! – Фрам улыбнулся.
– Поздравляю.
– Я тебе дам совет, – тихо сказал Димка, – как увидишь этих девочек, беги от них подальше. Сразу, как увидишь, так и беги. Понял меня?