Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень
Шрифт:
Себастьян практически не выходил из башни возле Западных ворот, где проживал вместе со своей старой нянькой. Ночь он проводил в обсерватории, вооруженный астрономической трубой и секстантом, днем отсыпался, набираясь сил, а вечером исправлял звездные карты после ночных наблюдений. Но лишь гас последний солнечный луч и небо наполнялось звездным сиянием, звездочет снова поднимался на башню. Он дорожил каждым часом погожей ночи. Временами Себастьян вспоминал чудаковатого Самюэля Карабуса, и тогда душу его наполняло горячее желание увидеть нового знакомого. Это было странно. Себастьян не мог понять, почему этот юноша из дальних краев за полчаса вечернего разговора стал ему таким близким. Но работы было много, и она быстро вытесняла образ Самюэля Карабуса на окраины памяти.
Так прошло два дня. Подходила к концу третья ночь после достопамятного вечера.
Утомленным, но восторженным взглядом Себастьян напоследок оглядел округу. На северо-западе убегал вверх пологий склон Зеленой горы, которую обычно венчал мрачноватый замок барона Фойербарда. Теперь же, окрашенный первыми лучами восходящего солнца он выглядел куда веселей и приветливей. К востоку от башни простирался Нустерн. В эти минуты солнце позолотило лишь шпили самых высоких домов и теперь медленно подбиралось к черепичным крышам. Город еще лежал в предрассветной тени. Через проулок под самой башней стоял небольшой дом, за которым открывалась часть двора: был виден колодец, поленница дров. В этом доме на первом этаже помещалась мастерская слепого Гаста. Слепым он бы не всегда, и в былые времена его виолы считались лучшими в герцогстве. Теперь же Гаст был только слепым музыкантом, развлекающим посетителей трактира Локка Бочонка, да изредка музицирующим на праздничных городских гуляниях. Мастерская теперь служила ему жилищем. С ним жила и его внучка Эльза, сирота, неотступно сопровождавшая своего деда и нередко исполняющая под его аккомпанемент старинные баллады. Себастьян смотрел сверху во двор, размышляя о словах архивариуса Букреуса, когда у колодца появилась Эльза. Звездочет вздрогнул от неожиданности, а Эльза подняла голову и взглянула на него. Себастьян разглядел, что Эльза улыбнулась и, не зная зачем, помахал ей рукой. Эльза ответила тем же жестом и принялась набирать воду. «Славная девушка, – подумал Себастьян. – Быть может, Бальтазар прав, и я действительно влюблен в нее, только не подозреваю об этом? Вообще-то все Нулиусы женились поздно. А вдруг и впрямь со временем Эльза станет моей женой, родит мне сына, и он, в свое время, заменит меня здесь, в обсерватории, как я заменил моего отца, а он – моего деда?»
Себастьяну почудилось, будто он в одно мгновение увидел всю свою жизнь, прожитую здесь, в Нустерне, куда когда-то давно пришел его прадед, а затем жил его дед и его отец, уважаемые люди, звездочеты, профессора Нустернского университета. А вот и он, седой, уже тоже профессор, объясняет своему сыну, как пользоваться секстантом и квадрантом… И тут он ощутил, как страшная тоска холодом сжала его сердце. Себастьян чуть не вскрикнул. Но внезапно что-то изменилось, и видение исчезло. До его слуха донеслось отдаленное ржание коней. Звездочет обратил взор на запад и увидел, что из замка Фойербарда выехала и понеслась по склону в долину группа всадников. Всякий, взглянувший на эту кавалькаду, нашел бы ее не совсем обычной. Впереди на белом коне летела во весь опор молодая девушка в темно-синем бархатном платье, таком же берете, украшенном ярким пером, и с развевающимся на скаку золотистым шарфом. Из-под берета рвались на волю черные кудри шелковистых волос. Вперед, к утопающему в зелени городу, были устремлены слегка прищуренные, преисполненные какого-то тайного озорства зеленые глаза. Губы девушки таили в себе едва заметную улыбку.
Всего этого Себастьян, конечно же, не видел. Он различал лишь женскую фигуру на белом коне. Всадница скакала впереди четырех рыцарей, которые старательно делали вид, что лишь из вежливости пропускают ее вперед.
В окрестностях Нустерна редко можно было встретить женщину или девушку, разъезжающую верхом, поэтому неудивительно, что Себастьян невольно залюбовался незнакомой наездницей и проследил весь путь кавалькады от замка до ворот города. Под самой башней звездочета всадники неожиданно остановились, хотя ворота были уже давно открыты. Себастьяну пришлось перегнуться через парапет для того, чтобы посмотреть, в чем задержка. Из ворот медленно выезжала огромная телега, груженная горшками, мисками, кружками и прочей керамической
– Эй ты, приятель! – крикнул один из рыцарей, конь которого выписывал немыслимые кренделя. – Поторапливайся!
– Не могу, господин рыцарь, – тотчас же отозвался гончар. – Вы же видите, какой у меня нежный товар в тележке. Я и так еду гораздо быстрей, чем следовало бы, против чего бунтует моя душа.
– Не мешало бы из тебя ее вытрясти, – вступил в разговор другой рыцарь, – чтобы ты стал попроворнее. Нам дела нет до твоих горшков!
– Напрасно вы так говорите, сударь, – отвечал Том, отпуская поводья, от чего его добрая лошадь встала как вкопанная. – Эти, как вы изволили выразиться, горшки принадлежат уже не мне, а барону Уртеру Младшему.
– Смотрите-ка, – сказал третий рыцарь, – он еще и разглагольствует! Послушай, болтун, укороти свой язык, а то ни тебе, ни твоей утвари не поздоровится! Проезжай скорей или уступай дорогу!
Том и не думал двигаться. Напротив, он сидел подбоченясь, видимо, решив биться до последнего вздоха, а возможно, и горшка. Крестьяне, спешившие на рыночную площадь, стояли поодаль и зубоскалили в свое удовольствие.
– Во-первых, – говорил невозмутимо гончар, – осмелюсь вам напомнить, что достопамятный договор между замком и городом первым пунктом провозглашает мирное решение всех споров. Но я никогда не слышал, чтобы битье чужого добра было делом мирным. А во-вторых, господа рыцари, вы так сгрудились, что не даете мне проезда, а моя кобылка задом ездить не умеет. Может, вы ей покажете?
Себастьян, хорошо знавший рыцарей, понял, что Том хватил через край. В воздухе запахло грозой.
– Да что с ним церемониться! – скорее прорычал, чем выкрикнул четвертый рыцарь, в котором звездочет без труда узнал племянника барона Фойербарда – Ромуальда. Его конь встал на дыбы и кинулся к Томовой телеге.
– Не смейте! – раздался властный женский голос и тут же, много мягче, добавил: – Прошу вас.
Все наблюдавшие словесную перепалку смелого гончара с рыцарями вдруг обратили свои взоры на девушку, которую, неизвестно по какой причине, доселе не замечали. Ее возглас внезапно и необычно повлиял на всех присутствующих. Рыцари повернули коней и отъехали, уступая дорогу телеге. Том снял шляпу и с глуповатой улыбкой промолвил:
– Ах, сударыня, простите меня ради всего святого!
Он схватился за вожжи и принялся понукать свою добрую лошадку. Крестьяне тоже, как один, поснимали шапки. А Себастьян почувствовал, как что-то теплое и щемящее коснулось его сердца. Возглас девушки сделался осязаем и мягкой волной прошел по телу звездочета. Ему до страсти захотелось взглянуть на нее поближе, и поскольку в руках у него была астрономическая труба, он не преминул ею воспользоваться (впоследствии, вспоминая этот момент, Себастьян поражался, как могла прийти ему в голову такая дерзкая мысль). Опытному звездочету понадобилось немного времени для того, чтобы вскинуть трубу и навести ее на цель. В поле зрения появился берет с ярким пером, черные кудри, белая гладкая кожа лица с выступившим после скачки румянцем на щеках. Прекрасный юный профиль снова заставил вздрогнуть сердце звездочета. Но девушка, должно быть, почувствовала на себе вооруженный взгляд, повернула лицо, подняла голову… и тут изображение в трубе дрогнуло и расплылось светлым пятном. Себастьян ахнул и заметил, как маленький предмет сверкнул на солнце и разлетелся вдребезги у подножия башни.
Том давно уже выехал за ворота, всадники въехали в город, а Себастьян все еще стоял как громом пораженный. Оправившись немного от изумления, он засунул палец в передний пустой конец тубуса и ощупал оправу, которая еще несколько минут назад, казалось, надежно держала объектив.
– Этого не может быть, – сдавленным голосом прошептал он и, очевидно, не доверяя своему пальцу, заглянул в передний конец трубы. Объектива в трубе не было, его мелкие осколки лежали в пыли под башней. Звездочет лишился прекрасного инструмента. Печаль его была настолько велика, что он враз забыл и про перебранку гончара с рыцарями, и про незнакомую наездницу, из-за которой и случилась беда.