Звездочеты
Шрифт:
И, не дав ей что-либо возразить, заговорил совсем о другом:
— Вот вы смотрите картины Козимо Туры. И сразу можно заметить, что они вам не по душе. Мне тоже. Они напоминают сегодняшний день Германии. Обратите внимание — металлическое небо. А какой страшный пейзаж! Вы поверите, что здесь могут жить люди? Нет, здесь место только драконам либо существам с иных планет. Смотрите, восходит кровавое солнце на мертвом небе. А образы святых? Им чужда человеческая теплота, в них лишь трагизм и жертвенность. Все искажено страданием. От красоты женщин веет жгучим холодом и бессердечием. Разве поверишь, что он был мастером эпохи Возрождения?
«Милый, чудный Отто, — с благодарностью
— Но я больше ни слова не скажу вам о старых итальянских мастерах. Иначе вы меня не остановите. — Что-то похожее на тень улыбки скользнуло по его лицу. Этого было достаточно, чтобы оно помолодело. Ярослава почему-то подумала в этот момент, как уродует улыбка и без того отталкивающее лицо Гитлера. — Хочу дать вам совет: будьте всегда непроницаемой, даже когда смотрите картины. Не позволяйте другим читать у вас на лице то, о чем вы думаете. — Он помолчал. — А теперь позвольте задать вам необычный вопрос. Не обидитесь?
— Смотря какой… — Ярослава все еще не понимала, к чему клонит Отто.
— Вы хорошо знакомы с книгами моей лавчонки. Взгляните же повнимательнее на полки и скажите, какие изменения вы обнаружите на них.
— Попробую, — оживилась Ярослава, увлеченная необычным заданием.
Она подошла к полкам вплотную и начала медленно двигаться вдоль них, пробегая глазами по корешкам, чтобы прочитать названия книг. Остро запахло книжной пылью, старой бумагой, сухими досками. Интригующе и загадочно улыбаясь, Отто с интересом следил за ней, мысленно радуясь, что ее попытки разгадать загадку все еще остаются безрезультатными.
Ярослава достигла конца одного стеллажа и перешла к другому, недоуменно взглянув на Отто, будто ожидала от него подсказки, но тот, восседая в старом кожаном кресле, хранил молчание.
— По-моему, все осталось по-прежнему, — всплеснув руками, обернулась к нему Ярослава. — Все тот же Ганс Гримм. Его двухтомник «Народ без пространства», тот же Эдвин Эрих Двингер — роман «Между белыми и красными»…
— Верно, все верно. Кстати, Двингера рекомендую почитать. В первую мировую войну он попал в русский плен, жил в Сибири, вместе с армией Колчака прошел от Урала до границы с Китаем. Верноподданный до мозга костей. Гитлер в Испанию — и Двингер в Испанию. Читали его «Испанские силуэты»? Гитлер нападает на Польшу — Двингер с блокнотом мчится вслед за ним. Недавно вышла его книга «Смерть в Польше», Прочтите, и вы увидите, какие перья нужны нашему рейху. Абсолютно бездарен как писатель, но умело комментирует пропагандистские прописи Геббельса. Этого у нас достаточно, чтобы стать великим писателем. Впрочем, я снова отвлекаюсь. Итак, на полках все осталось по-старому?
— Наверное, у меня не очень-то цепкая память, — смутилась Ярослава.
— Вы стали столь редко бывать у меня, это не удивительно, — смягчил ситуацию Отто. — А что касается отгадки, то вот она, извольте: даже если вы переберете все книги, стоящие на полках, и те, что ждут своей очереди в запаснике, клянусь честью, вы не обнаружите ни одной о Наполеоне.
— О Наполеоне?
— Да, именно о Наполеоне. Я много лет торгую книгами, но никогда прежде интерес к таким книгам в Германии не был столь велик, как сейчас. Вам это ни о чем не говорит?
— Вероятно, немецкие историки ищут у Наполеона черты, схожие с Гитлером, чтобы еще более утвердить его культ?
— Пожалуй. Но я глубоко убежден, что главное в другом.
— В чем же?
— А в том, что вопрос о нападении Гитлера на Советский Союз можно считать предрешенным. Отсюда — паломничество к Наполеону, стремление получить у него совет,
— Неужели он все-таки осмелится? — спросила Ярослава. — Несмотря на пакт?
— Остановить его может только ваша страна. Но не листком бумаги. Скажите, каким пактом можно образумить тигра? — Отто взял с полки брошюру. — Вот послушайте. Это они кричали десятого мая тридцать третьего года в Берлине на Опернплац. Вопили, швыряя книги в костер:
«Против классовой борьбы и материализма! За народную общность и идеалистический образ жизни! Я предаю огню сочинения Маркса и Каутского!
Против декаданса и морального разложения! За строгость и нравственность в семье и государстве! Я предаю огню книги Генриха Манна, Эрнста Глезера и Эриха Кестнера!
Против разрушающей душу переоценки низменных влечений! За благородство человеческой души! Я предаю огню сочинения Зигмунда Фрейда!
Против искажения нашей истории и принижения ее великих героев! За благоговейное отношение к нашему прошлому! Я предаю огню сочинения Эмиля Людвига и Вернера Хегемана!
Против литературного предательства по отношению к солдатам мировой войны! За воспитание народа в воинском духе! Я предаю огню книги Эриха Марии Ремарка!»
Отто перевел дух.
— Это ли не вандалы! — возмущенно прошептал он. — Только за то, что они сожгли эти книги, достаточно, чтобы их предать вечному проклятью.
— Это ужасно, — сказала Ярослава. — Такие способны на все.
— Хотите посмотреть вот эту весьма любопытную книгу? — спросил Отто, с трудом удерживая руками большой фолиант в кожаном переплете. — Само название может испугать — «Молот ведьм». Своего рода пособие для инквизиторов. Все расписано до мельчайших подробностей — как выявлять, допрашивать, пытать и уничтожать ведьм и колдунов. Библия средневековых мракобесов, выдержавшая двадцать девять изданий! Три века, как ураган, свирепствовала охота за ведьмами. Результат — двенадцать миллионов безвинно загубленных жертв. Это было ужасное время. Жены доносили на мужей, братья на сестер, матери на детей, дети — на родителей. Демономания пожирала людей. По всей Европе полыхали костры — это сжигали все новых и новых «ведьм». Некого было любить, некому было рожать, — все корчились в пламени костров…
Все, что говорил Отто, Ярослава невольно сопоставляла с тем, что ей доводилось слышать в Штраусберге, и особенно на квартире у Эммы, рьяной нацистки, работавшей в одном из отделов ведомства Геринга. Ярослава намеренно изображала из себя восторженную и преданную подругу Эммы, восхищалась ее характером, образом мыслей и поступками. В дни «финансовых затруднений» охотно ссужала ее деньгами, не досаждая напоминаниями о возврате. Любившая покутить, Эмма, подвыпив, иной раз выбалтывала такие факты, которые Ярослава при всем старании не смогла бы нигде заполучить.