Звездочеты
Шрифт:
Если бы в эти минуты Семен не сомкнул веки, то, к своей радости, он бы увидел, как на изгибе лесной дороги, раздвигая длинным, настороженным стволом нависшие над ней кусты, появилась пушка, которую на руках тащили артиллеристы. Увидел бы он и то, как дернулся было со своего пня Глеб, но тут же застыл на нем.
— Эй, артиллерия! — вскочил на ноги Глеб, словно артиллеристы намеревались без остановки катить пушку дальше. — Раненому помогите. Тут у меня лейтенант, пограничник.
Артиллеристов было четверо — неполный расчет. Двое тащили пушку, упираясь руками в колеса, двое, положив изогнутые
— Жив, — не столько произнес, сколько высказал он радостно сверкнувшим взглядом.
— Товарищ младший сержант, — умоляющим тоном сказал Глеб, заметив в петличках артиллериста по эмалевому треугольничку. — Его в медсанбат надо, а он ногу перевязать не дает.
— Где он, тот медсанбат? — удивленно спросил младший сержант. — Ты что, марсианин? В тылу у немцев мы. Вот, — он кивнул на пушку, — вот что от дивизиона осталось…
Артиллеристы настелили на станины веток, сверху положили плащ-палатку. Получилось походное ложе, на которое перенесли все еще не пришедшего в создание Семена.
— А ты что одет не по форме? — спросил Глеба младший сержант. — Первый день войны, а ты на кого похож? Как фамилия?
— Чуть что — так фамилия, — недовольно пробурчал Глеб. — Который раз уж спрашивают. Будто легче станет. Ну, Зимоглядов моя фамилия. Глеб Зимоглядов.
— Младший сержант Провоторов, — представился артиллерист. — Поступаешь в мое распоряжение.
— А куда денешься? — ухмыльнулся Глеб.
— Повтори приказание! — потребовал Провоторов.
— Есть поступить в ваше распоряжение!
— Становись к щиту, — распорядился младший сержант. — Раз, два — взяли!
Чтобы не потревожить Семена, пушку катили медленно. На остановках Провоторов подходил к нему, вглядывался в лицо и как бы узнавал в нем самого себя. «Такой же мальчишка, совсем еще мальчишка, — думал он, волнуясь. — Только у него два кубаря да петлички зеленые, а у меня черные. А так все сходится, — одного мы года рождения, на одной войне повстречались».
На спусках пушку приходилось притормаживать, упираясь ногами в глубокую колею лесной дорог». Вскоре они спустились в поросший мелколесьем овраг. В кустарнике звенел ручей. Бойцы, остановив пушку, приникли к воде, жадно пили, зачерпывая ее потными пилотками. Провоторов смочил лицо Семена, смыл загустевшую кровь. Тот медленно открыл глаза.
— Пейте, товарищ лейтенант, — сказал Провоторов, думая о том, что и сам он мог бы оказаться в таком же положении, как и этот незнакомый ему пограничник.
Тонкая прерывистая струйка воды потекла из наклоненной пилотки в приоткрытый рот Семена, он глотал воду жадно, словно это были последние капли воды.
— Артиллерист? — прошептал Семен, будто в тумане увидев два перекрещенных пушечных ствола на петлицах Провоторова. — Артиллерия подошла?
— Артиллерия, — подтвердил Провоторов, чтобы не омрачить его радость.
— Семьдесят шесть миллиметров? — еще возбужденнее спросил Семен, приметив вблизи себя
— Семьдесят шесть.
— Вот теперь повоюем! — воскликнул Семен. — Спасибо тебе, сержант!
Глеб не выдержал:
— Спасибо… А за что? Вот ее, эту бандуру, теперь наверх тащить придется, из оврага она стрелять не приучена — не гаубица. Траектория у нее настильная, не навесная — изучал. А наверху — там лесу конец, там поле ржаное до самого хутора; помню, в самоволку не раз бегал. Вот и сообрази, как дальше жить.
— Это ты, гад? — Семена передернуло от голоса Глеба. — Прикончить его надо, сержант. Пятая колонна…
— Вот так так, — укоризненно качая головой, вздохнул Глеб. — Я его, можно сказать, из-под танка вытащил, а он меня — прикончить. Вот это, называется, людская благодарность…
— Брешет, — резко сказал Семен. — Не верю я ему.
— Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, — сказал Провоторов. — Разберемся. А пока пусть орудие тащит, нам физическая сила нужна.
— А куда его тащить? — разозлился Глеб. — Куда вас несет? Гитлер небось уже под Смоленском, а вы за эту железяку уцепились, как черти за грешную душу. Да сейчас кулак покрепче вашей пушки. Кулаком по крайней мере можно в скулу врезать.
— А ну, речистый, — грозно навис над Глебом высоченный наводчик Решетников. — Ты не митингуй, а берись-ка за колесо — пушка, она сама не катится.
— Была когда-то пушка, а сейчас металлолом, — огрызнулся Глеб.
— Ты вот что, деятель, — вышел из себя Решетников. — Учти, я нервный. У меня карабин заряжен.
— Физической силы лишитесь, — криво усмехнулся Глеб, но за колесо взялся.
Артиллеристы снова положили Семена на лафет.
— Вот какие почести, — угрюмо сказал Семен. — На лафете только полководцев хоронят…
Ему никто не ответил.
— Достанется нам — в гору ее переть, — заключил Глеб. — А небось и снарядов нету?
— Есть ли, нет ли — не твоя забота, — отчеканил Решетников. — А ну, взяли ее, матушку!
Жарко палило солнце. Дорога шла на взгорок, то и дело петляя, на поворотах лафет приходилось поднимать повыше, пушка норовила скатиться назад, и артиллеристы держали ее почти на весу. Выкатив наверх орудие, бойцы повалились на землю.
— Спасибо тебе, сержант! — Семен заговорил с таким счастливым возбуждением, будто объяснялся в любви. Казалось, он не слышал слов Глеба. — Ты бы только знал, как мы ждали тебя, как надеялись… Вся застава ждала. Да если бы мы в те минуты твою пушку хоть на горизонте увидели, мы бы еще продержались. Неужто не веришь, сержант?
— Верю.
То ли пот, то ли слезы застилали глаза Провоторова, и он изредка смахивал их обшлагом гимнастерки.
Семен неожиданно заволновался, закрутил головой, как бы надеясь найти поблизости того, кого ему хотелось увидеть.
— Ярослава здесь? — глухо спросил он. — Говори скорее, сержант, здесь?
— Какая Ярослава? — изумился Провоторов. — Жена?
Семен прикусил губу, обессиленно простонал и долго лежал молча. Сейчас ему казалось, что Ярослава привиделась ему во сне. «А может, ее и не было вовсе, — со страхом подумал он. — Ну, а если была? Значит, ты покинул ее? Как же ты мог ее покинуть там, в доме, у окна, где береза?»