Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
— Ну, что ты, Нуца! Как не стыдно!..
Мака вышла за ней в коридор.
— Спасибо, что навестила!
— Я еще зайду на днях. Джумбер просил, чтобы я не шла без него, но я не дождалась, подумала — вдруг тебе не понравится…
— Зачем же ему с тобой? Он был с Бичи.
— Правда?
«Она думала, что я скрою…»
— Не знаю. Он заглянул ко мне на минуту: у нас там народ вечно толчется, не смогла с ним даже двух слов сказать. Ну, да бог с ним! О тебе совсем не поговорили. Сын уже большой, наверное, вырос?
— Да, большой мальчик, — кивнула Мака. —
— Я недавно статью Гено прочитала. Его, случайно, не перевели в «Комунисти»?
— Нет. Он в местной газете.
В конце коридора показалась крупная лысая голова Хиджакадзе.
— Очень хорошо, что операцию делал он, — Нуца глазами указала на хирурга. — Кажется, сюда направляется. Ну, я пошла…
Мака протянула подруге руку.
— Спасибо, Нуца!
За пять дней Гено звонил дважды, но Мака все-таки была в обиде на него. Прошлой ночью Маке наконец стало известно от свекрови, что Мери беременна. Это сообщение настолько всполошило ее, что она впервые почувствовала себя беспомощной. Она не рассердилась на брата, а пожалела его. А мужа обвинила в том, что он бросил ее одну расхлебывать эту историю, сам же остался в стороне, наблюдая, что выйдет дальше.
Мака не знала, как быть.
Когда у Гено обострились отношения с родней и он ушел из отчего дома, она была рядом, плечом к плечу, Когда свекровь переехала к ним, ребенок был уже не маленький и Мака могла отказать ей, но она, напротив, встретила ее куда почтительнее и ласковее, чем та ожидала. Мака верила в своего мужа, а он бросил ее одну в такую трудную минуту. И почему? Чтоб не ввязываться в неприятности.
Мери чистая, доверчивая девушка. Раз Мака шутя сказала ей: я скажу своему сумасшедшему брату, чтобы он похитил тебя. Это все, что Мака знала об их отношениях. А если Бичико оказался с ней где-то на пирушке, — в застолье все хороши! Надо же было узнать, расспросить, кто он? Чем дышит?
Ну, как теперь привести беременную на шестом месяце женщину в дом к старому Симону, и без того рассерженному на сына? Как объяснить все людям, знакомым, друзьям? А ведь есть еще и враги!.. Что может Мака?
— Доченька… — простонал больной.
Мака придвинула стул к кровати.
— Утром Гено опять звонил! — Она солгала не для того, чтобы обмануть отца. Ей просто нужно было упомянуть мужа.
— Ну и что?
— Сказала ему, что тебе лучше.
— Пусть вам будет лучше, а я…
— Если ты после каждого слова будешь плакать, я не стану с тобой разговаривать, папа.
— Как хочешь, дочка…
— Он огорчен, что не смог приехать.
— Пустяки.
— Да, еще вот что! Бичико, говорит, пора женить — загулялся.
С минуту отец молчал.
— Гено не мог этого сказать!
— Но сказал!..
— Мака, мне это наказание от бога, — он сын мой, но за что еще кого-то делать несчастным?
— А если она хочет выйти за него?
По сухим потрескавшимся губам больного пробежала горькая улыбка.
— Наверное,
— Знает. Очень хорошо знает.
— Может быть, за столом где видела, в компании. Там он куда как хорош… Ты не в первый раз об этом заговариваешь, дочка. Я знаю Гено, и тебя, слава богу, знаю — не чужая. Вот я и думаю: как бы дело не было худо, а? В такое время вы не стали бы заниматься сватовством да свадьбами, если бы не прижало… Только я не хочу брать греха на душу, не-ет! Мне и своих грехов до того света не дотащить — больно ослаб… Плесни-ка сюда воды!
— Хочешь виноградного соку?
— Все равно… Ну, так вот, — продолжал Симон, отпив несколько глотков. — Делайте, как хотите! Тебе и твоему мужу предоставляю все права. Можете больше не спрашивать. Но мне тебя жалко, намаешься ты со своим братом. О матери я не говорю — она как-нибудь, худо-бедно доживет свой век.
— Отец, ты напрасно волнуешься. Все будет хорошо.
— Поступайте, как считаете нужным.
— Ладно, отец, ладно…
— Гено толковый парень. Предупреди его от моего имени — как бы маху не дал. Это дело расходов потребует, а у меня нет ничего, только смерть в глотке застряла, вот и все мои сбережения. У самого мальчишки костюм единственный появился с тех пор, как этот добрый человек на работу его устроил, так он уже дважды его в карты просадил. Тот, который он сейчас носит, то ли одолжил кто-то, то ли подарил — не знаю… Так-то, доченька… Одно скажу — дай бог, чтобы все обошлось! Дай бог! Дай бог!..
По петляющей в чайных плантациях грунтовой дороге, волоча за собой облако горячей пыли, мчался «Колхозник». У выезда на асфальтированное шоссе он задержался, словно раздумывая, и свернул налево. Километра за два до чайной фабрики шофер без спросу притормозил машину и остановился напротив закусочной, окрашенной в яркий голубой цвет.
Агроном дотронулся до локтя Гено и, скосив глаза в сторону заведения, вкрадчиво проговорил:
— Не будем ничего пить. Только одного цыпленка удушим.
— Само собой! Что за разговоры! — Председатель привстал и подтолкнул спинку переднего сиденья, тем самым как бы приглашая Гено и одновременно прося пропустить.
— Спасибо, я не хочу…
— Да ты что: святым духом, что ли, питаешься? — обиделся председатель. Обижало его не то, что нужно угощать работника газеты, а то, что еще приходилось уламывать.
— С удовольствием, но мне надо успеть на стройку.
Агроном взглянул на председателя, словно спрашивая: поверим или попробуем еще раз?
— Пообедаешь и поедешь, — сказал председатель.
— Нет. Не успею.
— Не будем пить, — ласково повторил агроном. — И заказывать ничего не будем, поедим, что у него готово… Рано еще…
— Нет. Если вы так уже хотите уважить меня, я бы попросил подвезти…
— Само собой! — прервал его председатель. — Машина в вашем распоряжении.
— Мне только до магистрали. На стройку.
— Это нам по пути. Подвезем.
— Не беспокойтесь! Вы обедайте, а я тем временем управлюсь. Всего доброго. Спасибо!