Звезды над Ямалом
Шрифт:
***
Острожек воеводы Пашкова.
Афанасий Пашков прохаживался у крыльца воеводской избы. Слух о появлении в зауральской степи трех сотен крымчаков дошел и до воеводы. Причем вести были из разных источников. Крымчаки уже пожгли и пограбили два поселения у Царева кургана, само же поселение у кургана отбило три приступа, и татары откатились зализывать раны в степь. Где снова они появятся, никто не ведает. Поэтому воевода велел усилить караулы, укрепить частокол, усилить коваными пластинами ворота. Запаслись и льдом из озера, поместив его в ледник. При осаде
Вчера вечером дозорный отряд обнаружил в степи переселенцев. Отставного десятника с женой и сыном. Воевода в беседе с Антипом узнал новости Тобольска и Мангазеи. Антип же согласился остаться в поселении до конца лета. Одной саблей прибыло, хотя и юнец у него не промах: и в седле держится, и стрелять из пищали горазд, рассуждал Афанасий.
Частокол острожка был выполнен в виде шестиконечной звезды. Это давало преимущество сдерживания натиска при осаде, так как каждый пролет стены контролировался с другого пролета стены. При таком построении обороны в спины осаждавших звучали выстрелы из пищалей. И укрыться под стеной в мертвом пространстве было невозможно. Впоследствии почти все острожки и крепости Горькой линии имели такие же формы. Афанасий Филиппович строил острожки по Свияжской схеме – сборно-разборными конструкциями, что уменьшало риск внезапного нападения на стройку. Этот метод когда-то при Иоанне Грозном помог возвести острог Свияжск, который впоследствии послужил базовой основой для штурма Казани.
Раздался скрип открываемых ворот. И в острог въехал верховой дозор.
– Воевода, радуйся! Нашли мы соленое озеро! – спрыгивая из седла, доложил старший дозора Иван Медведь. – Огромное-преогромное! Соленое-пресоленое! В длину верст 20, а то и поболее будет. Соль по берегам на пятьдесят саженей лежит. Завтра с утра разведаем, что округ его деется.
Пашков хлопнул по сапогу хлыстом:
– Благодарствую за новость радостную. Тебе, Медведь, шубу жалую, остальным велю барашка приготовить.
Стоявший рядом писарь обратился к воеводе:
– Как записать сие озеро на списке земли, боярин?
– Так и запиши, Медвежье. Знамо, будет о Иване память потомкам. И государю отпиши от мово имя, что его наказ исполнен, пущай обозы за солью шлет, нечего более Крымскому хану кланяться. Сами с усами.
Глава 7
Сибирь. Урман.
Ваня приехал под вечер. Загнал в загон оленей, кинул им ягеля. Подошел к избушке. Дверца распахнулась и на крыльцо вышел Никитий. Ведун принялся обнимать и тискать Ваню.
– Ванюшка! Родненький! Мы уж заждались тобя. Почитай месяц ожидали. А на дворе-то март. Зимники упадут, как добираться будете?
– Успеем, дядько Никита. До Пелыма на оленях дойдем, а там лошадьми разживемся.
Иван вырвался из объятий отшельника.
– Ну будя, будя, дядько, и так всего своей мокрой бородой вышаркал.
– Это я о твою бородку ее замочил, ишь как возмужал! В плечах раздался, борода отросла, – улыбнулся, любуясь своим учеником, Никитий. – Ну проходь в избушку, проходь. Я тобя сейчас груздяночкой попотчую. Она у меня на шелушеном ячмене, да с груздочками солеными, с губой лосиной.
– А Хфомка где? Чет следов не видать, – посмотрев по сторонам,
– Спит шельмец, поздней осенью, как озера и реки встали, он и завалился в ледник. Благо там сухо было. Вот и жду, когда пробудится, чтоб льда туда успеть натаскать до тепла.
– Да какой лед, он за зиму так насмердит, что лед псиной будет тянуть, потом и рыбу кушать не захочешь.
– Собак кормить пойдет.
Ваня, пригнувшись, протиснулся в дверной проем. За столом сидел незнакомый человек. Иван снял шапку, поздоровался первым.
– Здрав будь, добрый человек. Меня Иваном кличут.
– И тебе не хворать, Ваня. Юсупом меня величают, а меж собой зови Юркой.
Иван при свете лучины присмотрелся к лицу нового знакомого.
– Вот встретил бы тебя не тут, в избе, а в другом месте, и решил бы, что это дядька Ибрагим воскрес. Похож уж больно ты на него.
– Так он и есть потомок мурзы Ибрагима. Кровь родная, вот и схожи ликом, – раздался за спиной Ванюшки голос ведуна.
Никитий прошел к чувалу, достал чугунок ухватом и прямо с ухватом прошел к столу. Иван взял с полочки глиняные миски, расставил на столе.
– Помню, помню я твою груздянку, дядька Никита. Хорошо готовишь, ни у кого так вкусно не получается.
– А я сметанку туды кладу из оленьего молока, вот и наваристо получается.
– Сметану? Из оленьего молока? – удивился Юсуп.
– Ну да, сметану. Коров-то у нас нетути. Подою олениху, крынку поставлю на полку и жду, когда отстоится, а опосля вершки сметаю. Вот вершки-то и кличут сметанкою. А ты что, Юсуп, не слыхивал, что ли, ранее?
– Слышал, просто не задумывался, почему сметану сметаной называют.
– Вот чудак человек, у вас там, в другом мире, совсем от жизни отошли. Простые истины не ведаете, – удивился Никитий и продолжил: – Кушайте, кушайте, скоро вам на сухарях да солонине сидеть всю дорогу до Царева кургана.
***
Острог. Вблизи озера Медвежье.
Вечерело. В ворота заехал дозорный разъезд.
– Запирай ворота, – крикнул на ходу Медведь и направил коня к воеводской избе. Спрыгнув с коня у крыльца, старший дозора вбежал в сени.
– Татары, боярин. Сабель триста. Встали табором в верстах сорока от нас. Наш дозор увидали, всполошились. А кони все стреножены да расседланы. Пока туды-сюды оне суетились, мы деру дали. Там два озера и меж ними проход узенький, мы по проходу-то и проскочили. А их дозор решил напрямки по льду нам, стало быть, наперерез, да кони у них по-летнему подкованные, без шипов, попадали они на наледи, как горох на тамбур. А токмо проход мы прошли, я на три части дозор разделил, и след в след, гуськом, в разные стороны по лесу разъехались. Пущай поплутают. Пока следы разглядывать примутся, ужо стемнеет, так что раньше полудня до завтра не нападут.
– Уверен, что не пойдут в ночь по следам?
– Уверен, Афанасий Филиппович, ночью в темный лес татары не полезут. Он для них как ладан для черта. Не местные оне, крымчаки это.
– Кликай сотников и десятников на совет, – повернувшись к Тихону, распорядился воевода.
Тишка, не надевая зипуна, как был в безрукавке, выбежал из избы.
Вскоре, снимая шапки и крестясь на красный угол, стали входить в воеводскую избу сотники и десятники. Со словами «Здрав будь, боярин» они рассаживались по лавкам.