Звёзды против свастики. Часть 2

Антонов Александр Иванович

– Не стрелять!

Захаров вошёл в зал, постоял над трупом, распорядился:

– Выйти всем, кроме руководителя группы!

Оставшись с поникшим полковником, дал волю нервам. Я, дорогой читатель, запикать речь генерала по понятным причинам не могу, потому предлагаю близкий по теме, но далёкий по содержанию синопсис, то бишь краткое содержание:

– Довыпендривался, клоун хренов?! Без цирка, значит, никак? Огребём теперь на пару от Ежова. Молись, чтобы он тебе звёздочек на погонах не поубавил!

* * *

Раушер затылком ощутил движение воздуха и даже начал реагировать на опасность, прежде чем впал в беспамятство.

Ужасная головная боль, привкус крови во рту,

связанные за спиной руки, туго примотанные верёвкой друг к другу ноги и табурет под задницей – все признаки провала налицо. Человека, который, куря сигарету, наблюдал за его возвращением из небытия, Раушер знал. Видел в приёмной своего бывшего шефа, Гейдриха. Оберштурмбанфюрер СС Хартман, разжалованный из полковников бывший начальник отдела Абвер-Восток, подобранный Гейдрихом, как говорили острословы из штаба СС, на помойке. Стоит ли говорить, что новые коллеги Хартмана не любили и особо этого не скрывали. Если бы не покровительство Гейдриха… Но тому Хартман был для чего-то нужен. После ликвидации Гейдриха пути Раушера и Хартмана не пересекались вплоть до сегодняшнего дня.

– Очухались, Николай Николаевич? – по-русски произнёс Хартман. – Не удивляйтесь. Теперь я знаю про вас всё, хотя это знание мне очень дорого стоило. Вернее говоря, я потерял всё.

– А я считал, что всё вы потеряли гораздо раньше, когда трусливо бежали с фронта, оставив дивизию Каплера, – с трудом преодолевая головную боль, произнёс Раушер.

– Ищете лёгкой смерти? – догадался Хартман. – Не спешите, всему своё время. Будет вам и дудка, будет и свисток. Позже. Сначала поговорим.

– Зачем? – пожал плечами Раушер.

– Зачем? Не «о чём»? – уточнил Хартман. – Интересный вопрос. Не знаю. Считайте это моим капризом. Я давно ни с кем не разговаривал, как у вас говорят, по душам. Улыбаетесь? За это я, когда придёт время, сначала расстреляю ваши коленные чашечки. Ваша гибель будет моей местью маршалу Ежову. Вчера он убил моего сына, сегодня я отвечу ему тем же. Ничего спросить не хотите? Нет? Ладно, скажу так. Человек из окружения генерала Захарова, которого вчера убили ваши коллеги, был не только германским разведчиком, он был моим сыном. У вас и теперь нет вопросов? Экий вы, право, не любопытный для кадрового разведчика. А история интересная, вам понравится. Много лет назад некий поручик лейб-гвардии Павловского полка не явился на службу, пропал, сгинул навсегда, отставив молодую вдову и сына-младенца. Горе несчастной было велико, но не меньше этим случаем была раздосадована российская контрразведка, ибо пропавший поручик числился у неё на подозрении как германский шпион. Именно с ним связывали пропажу весьма секретных документов, и это в самый канун Великой войны! И, скажу я вам, подозрения были вполне оправданы. Бывший поручик благополучно доставил похищенные документы по назначению и – ап! – не стало поручика русской императорской гвардии, зато появился очень похожий на него внешне капитан германской разведки Курт Хартман. Прошло тринадцать лет, и русское посольство в Берлине пополнилось новым сотрудником, который прибыл к месту службы с женой и четырнадцатилетним сыном… Я, с вашего позволения, закурю?

Хартман достал портсигар, прикурил от вычурной зажигалки, и, подойдя к табурету на котором сидел Раушер, оперся одной ногой о край сидения. Наклонившись почти к лицу Раушера, Хартман выпустил дым прямо ему в лицо. Раушер закашлялся и попытался отвернуться.

– Не нравится дым? – злорадно констатировал Хартман. – Ничего, скоро привыкнете.

Периодически травя Раушера дымом, Хартман продолжил рассказ:

– Вы уже догадались, что это были мои жена и сын? Но если жёны часто становятся бывшими, то бывших сыновей не бывает по определению. Желая дать сыну хорошее образование, родители определили мальчика в одну из лучших берлинских школ. Там мы с ним и познакомились. Узнав, чей он сын на самом деле, мальчик повёл себя как истинный ариец. Вскоре он объявил родителям, что помимо школы намерен посещать ещё и фехтовальный клуб. Ничего не заподозрившие родители дали согласие, поставив условием успехи в учёбе. О, моего сына хватило на всё. И на то, чтобы радовать родителей отличными оценками по никому не нужным предметам, и на то, чтобы постигать действительно необходимую науку. Спросите где, или уже догадались? Всё верно! Под крышей престижного фехтовального клуба работала разведшкола, где из специально отобранных юношей делали

будущих разведчиков. Кстати, ваш приятель Науйокс тоже там учился, и даже в одно время с моим сыном. Он вам об этом не рассказывал? Не удивительно. Ведь, в отличие от моего мальчика, Науйокс совсем не блистал. Так прошло четыре года, а потом русского дипломата перевели в Москву, а с ним уехал и мой сын, кадровый германский разведчик. Я тогда сильно рискнул, но сделал всё, чтобы все сведения о моём сыне, которые имелись в архивах германской разведки, оказались в моих руках. Эксклюзивный, хорошо законспирированный разведчик стал моим личным козырем, который я до времени приберёг. Вы понимаете, что поддерживать связь в таких условиях было непросто, но я справился и с этим. Сын с блеском окончил МГУ и охотно подставился вербовщику из КГБ, который, разумеется, не мог пройти мимо столь великолепного экземпляра!

«Господи, да он гордится сыном, как породистой собакой», – с ужасом и отвращением подумал Раушер.

– Я не давал сыну никаких заданий, кроме одного: внедриться в структуру КГБ как можно глубже. Я готовил из него агента на одну акцию, но такую, которая сможет изменить ход истории!

«Ну вот, он к тому же и псих».

– Впрочем, оказывается, что само существование такого агента может сыграть существенную роль в судьбе его руководителя. После того рокового случая, когда я лишился своего положения в абвере, только досье моего сына, выложенное на стол перед Гейдрихом, избавило меня от куда больших неприятностей, чем те, которым я в конечном итоге подвергся. После гибели Гейдриха, досье вместе с ключами от сейфа перешло сначала к Гиммлеру, а от него к Кальтенбруннеру. И только они, кроме меня, знали о существовании особо ценного агента в самом сердце русских спецслужб. Вчера мой мальчик был в шаге от того, чтобы стать национальным героем. Ради этого он был готов пожертвовать жизнью, пронеся бомбу в зал заседаний Большой тройки на собственном теле. Но не случилось. Он мёртв, а они живы…

Хартман полез за новой сигаретой.

– Вы не боитесь, что чрезмерное употребление никотина отрицательно скажется на вашем здоровье? – поинтересовался Раушер.

– Ба! – воскликнул Хартман. – К вам вернулось чувство юмора, с чего бы?

– Да оно меня никогда и не покидало, – пожал плечами Раушер.

– Ничего, скоро покинет, – пообещал Хартман. – Сбили вы меня с мысли своей тупой шуткой. На чём мы становились?

Неожиданно в глазах Хартмана появилось понимание.

– Ну, конечно! – воскликнул он. – Провал не был случайным. Моего сына предали! Но кто?

Хартман пристально посмотрел на Раушера:

– Ты не мог. Ведь вы если и пересекались, то только там, у вас. Но ты его, конечно, не запомнил, а вот он тебя, да. Помнишь облаву, которую ты сам, видимо, и организовал? Вы стояли с Науйоксом около кабачка и наблюдали за происходящим. Тогда-то мой сын тебя и заприметил, и сообщил об этом мне. А ты, Николай Ежов, достойный ответ КГБ германской разведке: мой сын внутри КГБ, а сын Ежова внутри СД! И оба погибли. То, что ты пока жив, никакого значения не имеет. Ты покойник.

Хартман нервно рассмеялся:

– Интересно будет посмотреть на рожи этого напыщенного индюка Скорцени и этого придурка Науйокса, когда мой шеф Кальтенбруннер ткнёт их этими рожами в дерьмо! Стоп!.. Науйокс! Он ведь был тогда возле кабачка. Если мой сын его заметил, то и он мог заметить моего сына. Вот только зачем ему было делиться с кем-то – например, с тобой – этой информацией, если только он не… – Хартман аж застонал. – Проклятье! Как всё просто! Науйокс работает на вас, ведь так? Слушай, предлагаю честный обмен: ты мне сдаёшь Науйокса, а я просто пускаю тебе пулю в лоб, безо всяких коленных чашечек. Соглашайся, это выгодное предложение. Молчишь? – Хартман достал пистолет. – Тогда выбирай: с какой ноги начнём?

Раушер прикрыл глаза, готовясь испытать адскую боль, но выстрела не последовало. Открыв глаза, Раушер сразу заметил в Хартмане перемену. Рука с пистолетом опущена, а на лице какое-то странное выражение.

– Я передумал, – объявил Хартман – Палачей гестапо я всё одно по выдумке не переплюну, вот пусть они из тебя информацию и вытрясают, а заодно и из Науйокса. Санкцию и на его арест, я думаю, получить удастся. Как тебе такая перспектива? Вижу: рад. Ты вот что, побудь немного один, а я кое за кем схожу, не одному же мне тебя тащить? А чтобы тебе всякая глупость в голову не лезла, сделаю-ка я тебе укольчик…