Звезды сделаны из нас
Шрифт:
Начинается форменный ад: тупые разговоры и несмешные шутки, вопли и хохот, от которого мгновенно разгорается мигрень. Бобров вот-вот лопнет от самолюбования, Савкин устраивает ему «прожарку», а серая масса хлопает глазами в тщетных попытках понять, когда именно нужно засмеяться.
Артем отстраненно вертит в руках заламинированный листок с меню, но минут через десять сдается и все же включается в общение: то снисходительно, то заинтересованно слушает бредни Миланы и подробно отвечает на назойливые вопросы о себе.
Его тоже накрывает
Запрокидываю голову и в зеркальном потолке далеко-далеко вверху вижу свое отражение: перевернутый двойник со звезды с тоской смотрит вниз — в глубокий колодец моей реальности.
Вгрызаюсь в пирожок и утешаюсь мыслью, что Артем пригласил погулять именно меня, значит, я мелкими шажками иду в верном направлении...
Вволю накрасовавшись, Милана наконец вспоминает о фарфоровой тарелке, наполненной овощами и листьями салата, берет в правую руку вилку, а в левую — нож, и пытается ими орудовать.
Артем озадаченно наблюдает за ее ужимками, и черная бровь ползет вверх: закос Орловой под светскую леди настолько жалок, что во мне просыпается подобие сочувствия. В конце концов, я не понаслышке знаю, что такое прилюдно облажаться, и даже врагу не пожелаю подобного.
Но она пригубляет колу, далеко отставляет мизинец и острым длинным ногтем указывает на меня:
— Только посмотрите, как некоторые лопают пирожки и понятия не имеют о манерах!
Все милосердные порывы смывает волна чистейшей злости, и меня несет.
— Дорогая Милана, — отправляю последний кусочек в рот, отряхиваю ладони и чеканю каждое слово: — Прежде чем говорить о манерах, попробуй-ка для начала взять вилку в левую руку!
Над сдвинутыми столиками повисает гробовая тишина.
Артем не сдерживает улыбку, а звезда класса, осознавшая промах, бледнеет и покрывается бордовыми пятнами. Всерьез опасаюсь, что стала причиной ее инфаркта, и заливаю поднявшуюся со дна души горечь остатками кофе.
— Кто-нибудь уже видел шестую серию второго сезона «Черной королевы»? — восклицает Кислова, самоотверженно спасая свою госпожу от полного провала, и остальные с облегчением выдыхают: начинается обсуждение тупого сериала с кучей нестыковок и оборванных сюжетных ходов.
Мне скучно и впору завыть, но уйти — значит сдать позиции и оставить Артема на растерзание Орловой. Зеваю, постукиваю ногтями по красному обшарпанному пластику, рассматриваю сколы на маникюре, грызу губу.
Достаю телефон и сверяюсь со временем. Я с самого утра не заходила в сеть, и сразу замечаю белый конвертик оповещения — это Глеб, больше некому.
С нетерпением открываю его новое послание и... тут же прикрываю экран ладонью. Отвожу глаза и краснею как рак — становится неловко, жарко, душно.
Я ожидала увидеть все что угодно, но только не то, что увидела.
Стараясь не смотреть на пришедшее фото, быстро пишу:
«Ты дебил? У тебя украли рубашку? Если собираешься на что-то намекнуть,
Заношу палец над экраном, но, выдохнув сквозь сведенные челюсти, все же перемещаю взгляд чуть выше.
Черт. Я знала, что он симпатичный, но списывала это на удачный ракурс и не загонялась. А сейчас окончательно убеждаюсь: он обезоруживающе, опасно красивый — в темных глазах можно утонуть, от яркой улыбки — растаять, а в объятиях спрятаться от всего мира. Против воли и вопреки здравому смыслу я безнаказанно пялюсь, и в солнечном сплетении разливается кипяток.
Происходящее за столиками перестает волновать, щеки горят, и я глотаю выросший в горле комок. Теперь, понимая, какой он на самом деле, смогу ли я вот так запросто с ним общаться?..
Мозг заклинило, мысли разбежались, словно испуганные тараканы. Впервые я не знаю, как прокомментировать то, что он сделал.
Малодушно стираю неотправленное сообщение и, с ощущением полной катастрофы, прячу телефон обратно в карман.
Глава 15. Глеб
Каждую субботу мы ездим к Мишке в реабилитационный центр. Мама собирает огромные сумки с едой, которую копит всю неделю и какие-нибудь вещи: новые носки, бритвенные станки, журналы (она до сих пор думает, что их кто-то читает), крем для рук, пилку для ногтей или очередную иконку. Мама всегда находит, что взять, хотя Мишка ничего не просит, но и не сопротивляется. Не знаю, где он держит это барахло. Подозреваю, что меняет его на сигареты, потому что мама никогда не привозит ему сигареты, а от него постоянно пахнет табаком.
Поездка к Мишке — мероприятие не очень-то радостное. Полдороги мама суетится, вспоминая, всё ли она взяла, и каждый раз волнуется, словно не видела его лет десять.
Мишка же всегда одинаковый: тихий, молчаливый, равнодушный. Он нам не то, чтобы не рад, ему всё равно. Он под лекарствами и как будто спит на ходу.
Мы проводим в холле для посетителей около часа и всё это время болтает только мама. С ним она такая же жизнерадостная и мультяшная, как у себя в детском саду. Шутит, гримасничает и в лицах пересказывает забавные случаи про своих малышей. Я же там просто мебель. Когда встречаемся, Мишка мне лишь жмёт руку, а в конце говорит «пока».
Обратно едем не разговаривая. Нам обоим грустно, обсуждать нечего, а у мамы начинается головная боль, и до самого вечера мне приходится занимать себя уроками или школьными проектами, просто, чтобы больше ни о чём не думать.
Когда я в Москве все субботы проходят одинаково.
Но сегодня всё немного не так. Полночи мы болтали с Нелей и теперь я полусонный, заторможенный и по-глупому довольный. Сижу, глазею в окно на обычную городскую жизнь за окнами автобуса: на осенние улицы, подсвеченные лучами утреннего солнца, на людей, спешащих по своим делам, на проносящиеся мимо машины, но, хотя и смотрю на них, толком ничего не вижу.