Звезды смотрят вниз
Шрифт:
— Только друзьями, Лаура, — умолял Джо. — Просто хорошими товарищами.
— Как вы можете так мучить меня! Разве я мало пережила? Я ухожу… ухожу. — Она встала как слепая, и в тот же миг руки Джо обвились вокруг неё, ласково удерживая, крепко и уверенно обнимая.
— Ты не можешь так уйти, Лаура.
— Оставьте меня, пустите, ради бога, оставьте меня! — Она пыталась вырваться, истерически плача.
— Ну, пожалуйста, Лаура, прошу тебя!
Борясь с ним, она вдруг почувствовала, что дрожит. Она чувствовала, что тело её трепещет от близости его тела.
— О, как вы можете, Джо, как вы могли так отвратительно
— Лаура! — он целовал её.
— Нет, Джо, не хочу… — шепнула она беспомощно. Но его губы снова помешали ей говорить. Все растворилось, исчезло из её души. Осталось лишь ощущение его близости. Это была реакция. Жуткие месяцы в Собридже, одиночество, капризы Стэнли, мертвящая скука жизни с человеком-автоматом, похоронившим свой пол в яме, вырытой снарядом где-то во Франции… Лаура закрыла глаза. Трепет пронизал её тело. Джо не любит её. Он просто пользуется ею, готов всегда покинуть её в трудную минуту. Но к чему думать об этом? Она почувствовала, что он поднял её и несёт в спальню.
Когда она вернулась домой в «Хиллтоп», было уже около десяти часов и в гостиной её ожидала миссис Рэтли, жена Джона Рэтли.
— О дорогая моя, — сказала она, вставая и с горячим сочувствием беря Лауру за обе руки, — мне сказали, что вы вышли подышать свежим воздухом, но я просто не могла уйти, не дождавшись вас. Мне так больно за Стэнли, дорогая моя! Я не могла удержаться, чтобы не заехать к вам. У вас такой удручённый вид! Что же удивительного, я всегда говорила Джону, что вы со Стэнли настоящая пара влюблённых голубков. Но не огорчайтесь, дорогая, он у вас скоро поправится.
Лаура неподвижно смотрела на старую даму. Лицо её вдруг дрогнуло кривой усмешкой.
XIX
В середине ноября 1917 года Марта узнала новость об Энни Мэйсер. Новость эту сообщила ей Ханна Брэйс в одно уже по-зимнему холодное утро; Ханна выразила сожаление, что с такой приличной девушкой, как Энни, приключилась беда. Ханна стояла на улице перед домом, в мужском картузе, под который подобрала растрёпанные пряди волос, сгорбленная, с посиневшим от холода носом, и на руке у неё висел коврик, который она собиралась вытряхнуть.
— Я чуть в обморок не упала, когда увидела Энни в таком положении, — рассказывала она.
Смятение, написанное на добром лице Ханны, ничуть не отразилось на лице Марты. Черты Марты остались непроницаемыми и, не ожидая подробностей, о которых Ханне, видимо, очень хотелось посудачить, она вошла в свой домик и закрыла дверь. Несмотря на внешнее безучастие, её душила мстительная радость. Она села у стола и, опершись подбородком на свою большую руку с выступающими суставами, задумалась о том, что ей сказала Ханна. Суровая усмешка тронула её губы. Не говорила ли она всегда, что ничего хорошего нет в этой девушке, и вот теперь это подтвердилось. Она, Марта Фенвик, оказалась права.
Конечно, Сэмми виноват. Когда Сэмми в последний раз приезжал в отпуск, он очень редко бывал дома. Он даже, к великому неудовольствию матери, целые два праздничных дня провёл где-то вне дома. И вот результат. Да, Сэмми виноват, но это ничего не значит. По понятиям Марты, мужчину в таких случаях осуждать нельзя. И Марта была довольна, — да, она с яростным ожесточением признавалась себе в этом, — довольна, что дело приняло такой оборот. Теперь Сэмми
Первым делом, конечно, надо было убедиться, что Ханна не ошиблась. И в то же утро, часов в одиннадцать, Марта надела пальто и медленно пошла по Каупен-стрит, прислушиваясь, не зазвенит ли колокольчик Энни. Мэйсерам в то время приходилось туго. Пэга забрали в армию, а старику Мэйсеру, который боялся мин и которого все больше одолевал ревматизм, приходилось довольствоваться ужением мерлана у берега. Энни помогала ему вбивать колышки, когда кончался прилив, сталкивать ранним утром лодку в воду, насаживать стальные крючки и выезжала вместе с отцом за мол, когда над серой землёй занималась бледная заря. Потом, утром, когда город просыпался, Энни ходила по улицам Слискэйля с рыбачьей корзинкой на плече и медным колокольчиком в руке, распродавая весь улов.
В это утро Марта услыхала звон колокольчика Энни в нижнем конце Каупен-стрит. Марту этот звук всегда раздражал, но сегодня, увидев Энни, она позабыла о колокольчике. Одного зоркого взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Ханна Брэйс права. Энни была «в таком положении».
Неторопливо, грозная, шагала Марта, пока не поравнялась с Энни, которая поставила свою корзину на мостовую, чтобы отпустить рыбу миссис Дэйль с Миддльригской фермы. Марта остановилась, наблюдая, как Энни доставала из корзинки свежевыпотрошенную рыбу своими чистыми, потрескавшимися руками и клала её на протянутую покупательницей тарелку. Марта не могла не признать, что Энни — опрятная девушка. Её обветренное лицо было основательно вымыто, синий фартук свежевыстиран и топорщился как только что выутюженный, обнажённые до локтя руки и розовы, и крепки, а глаза ясны, как будто их отшлифовал ветер. Вынужденная признать, что Энни чистоплотна, Марта ощутила ещё большую горечь. Она стояла, поджав губы, и ждала, пока Энни рассчитается с миссис Дэйль.
Наконец, Энни закрыла корзинку и выпрямилась. Она увидела Марту, и лицо её медленно, неуловимо просветлело. Лицо Энни никогда быстро не меняло выражения. Оно дышало невозмутимым, почти тупым спокойствием. Но в эту минуту оно несомненно просияло. Энни подумала, что Марта хочет купить у неё рыбу, а эту честь Марта до сих пор ей ни разу не оказывала. И Энни робко улыбнулась.
— У меня сегодня хороший мерлан, миссис Фенвик, — сказала она.
Марта молчала, и Энни уже упрекала себя в излишней смелости. Поэтому она прибавила:
— Они сегодня крупнее, чем всегда.
Марта ничего не отвечала, продолжая смотреть на Энни.
Энни все ещё не понимала. Лёгким движением своего красивого тела она подняла корзинку за чёрную кожаную ручку и показала Марте рыбу.
— Мы с отцом поймали её сегодня в четыре часа утра, — сказала она. — Мерлан лучше всего ловится, когда над водой ещё стоит туман. Вам не надо будет самой нести её, я оставлю парочку на вашем крыльце, когда буду проходить мимо.
Для Энни это была длинная речь, поразительно длинная. И красноречие её объяснялось тем, что Энни страшно хотелось угодить матери Сэма.