Звезды смотрят вниз
Шрифт:
Он машинально уставился на календарь, на листе которого стояла дата: 15 октября 1926 года. Подошёл к календарю, со злостью оторвал листок. Нервное напряжение искало какого-то выхода. Скорее бы прошёл день!
Выйдя за ворота, Пэг Мэйсер пошёл прочь от рудника по Каупен-стрит. Он не шёл, а едва плёлся, глядя себе под ноги, немного сутулясь, ощущая на себе взгляды женщин, которые смотрели ему вслед с порогов домов на Террасах: один из четырёхсот шахтёров, не нужных более, выкинутых вон.
Он свернул в переулок, который вёл на Кей-стрит, и дошёл до своего дома.
— А Энни где? — спросил он, остановившись на пороге убого обставленной комнаты с каменным полом.
— Вышла, — отвечал отец
В настоящее время у старого Мэйсера пилюль не было, и поэтому он посмотрел на Пэга сердито и с лёгкой тревогой.
— Почему ты не пошёл на рудник?
— Потому что не пошёл, — отрезал Пэг угрюмо.
— Раз ты рабочий, так и иди на работу, Пэг.
— Это я-то — рабочий? — проскрежетал Пэг. — Да я собираюсь совершить прогулку на яхте в Испанию.
У старика затряслась голова.
— Ты не можешь перестать работать на твоего старого отца, Пэг.
Пэг не отвечал. Он стоял злой, беспомощный, усталый.
— У меня уже нет пилюль, Пэг, мне надо купить пилюль.
— К чёрту твои пилюли! — сказал Пэг и, тяжело опустившись на стул, сидел, не снимая засаленной кепки, засунув руки в карманы и неподвижно глядя на вспышки пламени в большом очаге.
Энни пошла отнести работу — она шила для миссис Проктор — и попутно проводить Сэмми в школу. Она скоро вернулась.
В ту самую минуту, как она вошла и увидела погруженного в размышления Пэга, она поняла, что случилось. Издавна знакомая мучительная тревога резнула её по сердцу. Но она не сказала ничего. Сняла шляпу и пальто и принялась убирать со стола и мыть посуду.
Пэг заговорил первый.
— Я безработный, Энни, — сказал он.
— Ну, ну, как-нибудь проживём, Пэг, — отозвалась Энни, продолжая возиться с посудой.
Но позор этого увольнения продолжал глодать и мучить Пэга.
— Я для них недостаточно хорош, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Недостаточно хорош, видишь ли. Это я-то, который, когда нужно, может работать за двоих.
— Знаю, знаю, Пэг, — утешала его Энни. Она любила Пэга и остро чувствовала его обиду. — Не горюй, мальчик.
— Они хотят, чтобы я был безработным и клянчил пособие, — проворчал Пэг. — А я хочу работать. Пособие!..
Молчание. Старый отец с постели прислушивался к разговору. Весь покрываясь испариной от жалости к себе, он смотрел испуганными глазами то на сына, то на дочь и наконец вмешался:
— Надо будет тебе написать Дэви Фенвику, Энни. Теперь уж придётся принять от него помощь.
— Как-нибудь
Энни решила, что она возьмёт ещё какую-нибудь работу. И этим же утром, сделав, что нужно по хозяйству, ушла из дому на поиски работы. Она хотела работать подённо по домам, но даже чёрную работу найти оказалось трудно.
Она побывала у доктора Скотта, и у миссис Армстронг. Она даже, спрятав в карман гордость, обратилась к миссис Ремедж. Но всюду потерпела неудачу. Миссис Проктор обещала дать ей ещё кое-что сшить, а миссис Лоу, жена священника с Нью-Бетель-стрит, неохотно предложила прийти в понедельник на один день стирать. Этак она сможет, по крайней мере, заработать полкроны, хотя миссис Лоу всегда платила с таким видом, точно милостыню подавала. Как ни старалась Энни, она больше никакой работы не нашла. Она делала попытки и на другой день, и в следующие, но все с тем же результатом. На труд подёнщицы в Слискэйле спрос был невелик, а больше Энни продавать было нечего.
Пэг тем временем начал хлопотать о пособии, которое выдавалось безработным. Он сначала не хотел получать этого пособия, но когда глодавшее его чувство обиды потеряло первую остроту, он отправился на Биржу труда. Рабочие в Слискэйле называли Биржу труда «Бюро». Перед «Бюро» стоял длинный хвост. В этой очереди не толкались, не спорили, как в очереди у шахты, здесь спешить было некуда. Все ожидали. Считалось само собой понятным, что если хочешь получить пособие, то надо ждать. Пэг молча стал в конце, рядом с Леном Вудсом, и Слэттери, и Ча Лимингом. Ни он, ни они не начинали разговора. Пошёл дождь, но не ливень, который дал бы им повод выругаться, а мелкий, тихо моросящий дождик. Пэг поднял воротник куртки и стоял. Стоял без мыслей в голове и ждал. Спустя пять минут пришёл Джек Риди.
Джек не сразу занял место в очереди. Он вёл себя не так, как остальные: ходил взад и вперёд мимо ожидавших, словно эта очередь приводила его в бешенство. Затем он подошёл к началу очереди, медленно расстегнул куртку и обратился к толпе с речью. Джек был братом Тома и Пата Риди, погибших в «Нептуне». Когда-то красивый и статный малый, Джек, снедаемый горем и ненавистью, превратился в худого, с впалой грудью, озлобленного человека, весьма крайних убеждений. Сначала — несчастье в шахте, потом Джек, горя желанием сразиться с кем-нибудь, пошёл сражаться на фронт, и там ему прострелили бедро. После этого он стал хромать. И сейчас Гудспет отказался принять его обратно на работу в «Нептун».
Пэг поднял голову и вяло прислушался к тому, что говорил Джек, хотя заранее знал, что он скажет.
— Да, вот мы кем были, товарищи, когда мы им нужны были на фронте, — говорил Джек, и горькая злоба кипела в его голосе, бунт против жизни, судьбы и того строя, который довёл его до нынешнего состояния. — Мы были «народными героями», а что мы сейчас?.. «Безработные лентяи, подонки общества» — вот как они нас величают теперь. Послушайте меня, ребята, я вам все растолкую. Кто строит проклятые аэропланы, и броненосцы, и пушки, кто делает снаряды? Рабочие! Кто во время этой проклятой войны стрелял проклятыми снарядами из пушек? Рабочие! А что рабочим дала война? А вот что — право стоять под дождём и протягивать руку за подачкой. Нам велели драться за Англию, нашу собственную родную землю. И мы дрались, — не так ли? Вот мы стоим на этой «собственной» земле. Дерьмо, чистейшее дерьмо — вот, что мы получили. А дерьмо мы есть не можем. Дерьмом не прокормишь наших жён и ребятишек. — Джек остановился, бледный как мертвец, и провёл рукой по губам. Потом продолжал, все повышая голос, с искажённым, как от боли, лицом: