Звезды в озере
Шрифт:
— Ну, как вам понравилось?
— Что ж, понравилось, — осторожно заговорил Хмелянчук, внимательно присматриваясь к Овсеенко. — С нашими тут надо понемногу начинать, помаленьку, основательно… Темный еще народ…
— Я вот на вас рассчитываю, что вы поможете.
— Отчего не помочь? — Хмелянчук глянул в сторону, в придорожную канаву. — Помочь можно. Я-то всегда за советскую власть. Только вот помаленьку надо. Народ у нас такой…
— Несознательный элемент, это понятно! Понемножку обработаем!
— Оно конечно… — согласился Хмелянчук и осторожно
— А у вас много земли?
Мужик съежился и втянул голову в плечи.
— Земли? Какая там у нас земля! Песок да болота… Что не сгниет, то высохнет. Тоже, хозяйство!
— Теперь все будет по-другому, — уверенно заявил Овсеенко. Хмелянчук усердно поддакивал:
— Оно конечно, конечно… Теперь ведь советская власть. Уж она справится и с песком и с болотами.
Овсеенко не заметил насмешливой нотки в его голосе. Он был доволен. Вот инструктировали его, инструктировали, — сколько один политрук голову морочил! — а самое главное, это уметь попросту подойти к человеку.
— Будет у вас время, зайдите ко мне, поговорим, — приглашал он.
— Что ж, отчего не зайти?.. Зайду, поговорить есть о чем.
— Вот-вот! А то мне, знаете, надо ориентироваться. Всегда, когда начинаешь работу на новом месте. Хотя… И не с такой работой справлялись!
— А то как же! — подтвердил Хмелянчук, и в сердце Овсеенко растаяли последние сомнения. Все будет в порядке, иначе и быть не может. Вот и этот с первой же минуты почувствовал к нему доверие. А ведь это самое главное — завоевать доверие.
Он распрощался с Хмелянчуком и вернулся к себе. И только когда улегся в своей комнате, снова почувствовал, как неприятно екнуло сердце. Много здесь всякого дела, — как бы это устроить, чтобы все было в порядке?
Он решил завтра же хорошенько разобраться в людях. Правда, политрук о ком-то тут говорил, но Овсеенко решил не руководствоваться чужим мнением. Лучше самому присмотреться и решить. Впрочем, это будет, вероятно, не так уж трудно. Ведь это же свои, украинцы, освобожденные от ига рабства. Они же всем обязаны советской власти и пойдут за нее в огонь и в воду. Ну, и к тому же крестьяне, деревня бедная, стало быть ясно, что особых трудностей не будет. На этих песках и болотах вырастет новая деревня, потом организуется колхоз — жалко вот, что не сразу. Овсеенко раздражала эта рекомендованная ему осторожность и постепенность. К чему это? Можно бы сразу все наладить. Ну, раз уж инструкции таковы, придется выполнять их.
В глубине души он мечтал, что все пойдет быстро. Работа будет проделана в два счета. И он, Овсеенко…
Вот тогда поймут они, все те, кто критиковал его там, в Донбассе, что он более ценный работник, чем им казалось. И он снова ощутил старую жгучую обиду за то, что его тогда сняли с работы. Но теперь он покажет, что может сделать.
Он уснул усталый, но счастливый. Утром проснулся рано, полный сил, и отправился в деревню, распорядившись созвать собрание в усадьбе. С собранием дело несколько затянулось. Крестьяне
— Что это, каждый день так будет? — решился спросить Рафанюк. — Разве у них никакой работы нет?
Овсеенко немного смутился, увидев недовольные лица, и хотел было отложить собрание на вечер, но решил, что нельзя подрывать свой авторитет. Раз созвал, так уже делать нечего. Картошка не убежит.
Крестьяне сходились медленно, поодиночке. Но когда пронесся слух, что речь пойдет о дележе земли, все живое побросало работу и понеслось в усадьбу. Ведь земля, не что-нибудь! С первого дня ведь было известно, что ее будут делить, но дело как-то затянулось. Все забыли о картошке, забыли о том, что погода может перемениться и надо пользоваться каждым солнечным часом. Тут дело поважней картошки! Бабы, бросив дома все, как есть, с младенцами на руках торопились к усадьбе. В деревне никого не осталось, всяк опасался, что если его не будет, — обделят. Даже больные сползли с постелей.
В битком набитой комнате отдельно собиралась небольшая группа. Крестьяне подозрительно поглядывали в ту сторону.
— А это кто?
— Рабочие с фольварка…
— Батраки пришли.
— Ага, — неуверенно протягивали мужики. — А они-то зачем?
— Кто их знает?
— Землю получать будут, — сказал Семен.
Все зашевелились.
— Землю?
— Это как же?
— Нешто у них когда была земля?
— Ишь ты, глядите-ка!
— Одурели вы, что ли? — резко вступилась Параска. — Не было, так будет!
— Ну, это еще мы поглядим!
Хмелянчук сновал в толпе и вмешивался в разговоры.
— Теперь уж так, каждому земля. То конюхом был, служил в именье, а теперь будет у себя хозяйничать.
— Как же это так? — дивилась Паручиха.
— А уж так… Ведь советская власть…
— Так это какую же землю они будут брать?
— Усадебную, наверно, ведь они в усадьбе служили, — невинным тоном предположил Хмелянчук.
— Ну, этого не дождутся! Усадебную! Самую-то лучшую землю!
— Тише, вы! — прикрикнул Семен.
Они немного успокоились, но продолжали ворчать исподтишка:
— Вон сколько их набралось… Этакий всю жизнь за конским хвостом у помещика ходил, а теперь — землю ему давай! Всей-то ее сколько?
— В Порудах больше помещичьей земли забрали, чем у нас. Там бы им пусть и давали…
— Ну да! В Порудах сделали какой-то там… совхоз или как его?
— Чего это?
— Ну, стало быть… К государству перешла земля…
— Видали? Как это всегда выходит! Только бы бедного человека обидеть. Столько земли! Что у них своей земли мало, что ли?
Батраки сбились в тесную кучку и неуверенно поглядывали на мужиков, сразу поняв, в чем дело. Только Лучук, который, по слухам, сидел когда-то в тюрьме, смотрел дерзко и не обращал внимания на ворчание мужиков.
— Ну, начнется там или нет? — спросил он громко.
Паручиха негодующе посмотрела на него: