Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
[1] Святцы — поименный перечень святых, чтимых церковью, составленный по дням года. В православной традиции человек обычно получает имя того святого, память которого чествуется в день крестин. А так как на каждый день выпадает несколько святых — то крещенный 10 ноября мог получить имя в честь апостола Олимпа, а мог — в честь апостола Сосипатра. Если кто в каноничной дюжине апостолов не смог найти Сосипатра — это потому, что он входит в число 70 апостолов, которых Иисус избрал своими учениками помимо 12 ближайших учеников.
[2] Антиклиналь — выпуклая складка слоев
[3] Куртка с капюшоном и сеткой на лице от гнуса и энцефалитных клещей. Носят в тайге, в пустыне она без всякой надобности.
[4] Герой книги Жюля Верна «20000 лье под водой» и советского фильма 1975 года «Капитан Немо»
[5] Советский актер, исполнитель роли Неда Ленда (и Скворцова в фильме «В бой идут одни «старики»)
[6] Шерстяная ткань
[7] В СССР — организатор подпольного производства дефицитных товаров
[8] Намек на Шаю Шакермана, цеховика, который действительно в пятидесятые организовал подпольную швейную мастерскую в психо-неврологическом диспансере.
[9] Имеется в виду Гавриил Илизаров, изобретший аппарат Илизарова для сращивания костей в пятидесятые
[10] Маньяк Александр Найденов, действовавший в СССР в 1958–1959 годах
[11] Едет. Не узнает.
[12] Герой путает. Режимность Москвы в СССР заключалась в запрете на проживание ранее судимым, о чем делалась пометка в паспорте. Которой у героя, естественно, нет. В его защиту можно сказать, что он устал, не выспался и хочет есть.
Глава 25
Помощник машиниста Мич выхватил лопату из пылающей жаром топки паровоза, дернул вверх рычаг — створки, похожие на надкрылья майского жука, клацнули, как челюсти Хищника — и повернул ее к остальным обитателям будки паровоза.
— Яишня с лопаты — самое то для машиниста, — Кадмич, рекомый машинист, сноровисто смазал стальную поверхность лопаты куском зашкворчавшего желтоватого сала и разбил на нее же четыре яйца, тут же схватившихся белым.
— Лопатой это землю не копают, не говоря уж о наземе[1], - наставительно поднял он палец, — Иначе ты не кочегар, а так, угленос. Ее только уголь подают, а уголь — не грязь. А ежели в угле и попалось что — так лопата огнем каждый раз моется…
Произнося эту наставительную речь, Кадмич успевал бросать быстрые взгляды на дрожащие стрелки многочисленных манометров и, протягивая руку, поворачивать на одному ему ведомые углы рукоятки вентилей, не менее многочисленных.
Когда я, вместо того, чтобы попытаться прорваться без билета в вагоны поезда «Крома-Афосин», напросился в попутчики к машинистам паровоза, я, если честно, думал… Хм, ну, что работа машиниста — проще, чем у водителя фуры. Угля в топку набросал, дверцу закрыл — и едь себе по рельсам. Рулить не надо, по каким рельсам покатится поезд — решать не тебе, а стрелочнику, так что твоя задача — не
Черта с два.
В паровозной бригаде — три человека: машинист, помощник машиниста и кочегар. И работа у каждого есть постоянно, в течение всего времени движения. Машинист ведет поезд, следит за котловым давлением, за давлением в магистрали, за скоростью — чтобы ни меньше положенной, ни больше, поезд, он не болид Формулы-1, должен приезжать не как можно быстрее, а вовремя — и для всего этого нужно чувствовать паровоз, как будто он живой. Машиниста даже с паровоза на паровоз так просто не пересадишь — ему нужно время, чтобы с машиной сродниться. А уж подготовить машиниста, даже не опытного, а просто хорошего — не один год пройдет, да еще и не у каждого получится. Вождение паровоза — не столько ремесло, сколько искусство. Может, именно потому и перешли на тепловозы — не наберешься искусников…
Помощник машиниста — отвечает за топку. Вы тоже думали, что уголек у нее кидает кочегар? А вот черта с два — помощник! Кочегар — ответственный за уголь и за воду, принять, залить в котел, засыпать в тендер[2], да еще и не как попало — сортов угля множество и нужно помнить, где какой лежит, чтобы по взмаху руки помощника подгрести к нему нужный. А уж тот, подцепив лопатой, бросает уголь в топку. И не просто бросает, а еще и распределяет по огненной топочной преисподней, чтобы огонь горел ровно и жарко.
Я подхватил алюминиевой вилкой кусок яичницы и забросил в рот. Знаете… Необычно. Вкусно, совсем не так, как на сковородке, может, от примеси того же угля, может от топочного жара а может — от всего вместе. Рыбацкую уху ведь тоже не сделаешь дома на газовой плите.
— Во! — одобрительно крякнул Кадмич, — Наш человек! А то помнишь, Мич, Заборова? В будке присесть боялся, как же, штаны попачкает… Ты, Ершан, поступай к нам, на железку. Чего тебе в той физике или мизике?
Что еду поступать — я мужикам сказал. Ну и честно признался, что пока не знаю — куда. Они на это ничего плохого не сказали, плохого в том смысле, что «Как это — не знаешь, куда поступать?! Ты что — не готовился к экзаменам? Так не бывает! Уж не шпиён ли ты аглицкий?!». Вон, даже советуют, куда. Ну да, всяк кулик…[3]
Паровоз явственно пошел в горку, в пыхтящее неумолчное «чу-чух!» вплелся лязгающий грохот.
— С музыкой идем, труба с небом заговорила, — машинист опустил на приставное сиденье и взглянул в окно, — Мич, шурани угля. Да немного! А то пережжем, третьей получки не видать[4]…
Помощник бросил в топку уголь и хлопнул заслонками.
— Может, споем, ребята? Студент, подпоешь?
А чего отказывать хорошим людям?
Паровоз, дыша паром, несся по рельсам, перед станциями важно подавая сигнал басовитым гудком, по словам Кадмича, настроенным аж самим бывшим регентом[5] Кивского собора, а из окон будки доносились три слаженных голоса и один козлетон[6]: