...И духов зла явилась рать
Шрифт:
В доме Джима и в доме Уилла, когда дождь сунул нос в окна, за которыми уже завтракали, сначала разговаривали спокойно, потом кричали, потом снова успокоились.
В четверть десятого Джим, надев плащ, кепку и калоши, прошмыгнул на улицу в воскресную непогоду.
Он стоял, внимательно разглядывая свою крышу, где след гигантской улитки теперь был смыт напрочь. Затем он стал пристально глядеть на дверь Уилла, чтобы заставить ее открыться. Она отворилась. Появился Уилл. Из холла послышался голос его отца: «Хочешь, чтобы и я пошел?» Уилл
Мальчишки шагали в мрачной задумчивости, пасмурное небо напоминало, что надо идти к полицейскому участку, чтобы рассказать о случившемся, к дому мисс Фоли, чтобы еще раз извиниться, но сейчас они просто шли, засунув руки в карманы, раздумывая о страшных вчерашних головоломках. Наконец, Джим нарушил молчание:
— Прошлой ночью, после того, как мы вымыли крышу, едва я уснул, мне приснилась похоронная процессия. Она двигалась вниз по Майнстрит, словно шла демонстрация.
— Или… как парад?
— Точно! Тысяча людей, все в черных пальто, в черных шляпах, в черных ботинках, и гроб сорока футов в длину.
— Врешь!
— Точно! Что можно хоронить в сорокафутовом гробу? — подумал я. И во сне подбежал и заглянул в гроб. Только не смейся.
— Не вижу ничего смешного, Джим.
— В этом длиннющем гробу лежало что-то такое большое, длинное, сморщенное, похожее на чернослив или на громадную виноградину, высохшую на солнце. Это было похоже на большую кожу или на высохшую голову великана.
— Воздушный шар!
— Ой, — Джим остановился. — Ты, наверное, видел такой же сон. Но… ведь воздушные шары не умирают, верно?
Уилл молчал.
— И их не хоронят, правда?
— Джим, я…
— Проклятый шар лежал, как какой-нибудь гиппопотам, выпускающий ветер из…
— Джим прошлой ночью…
— Черные перья качаются, оркестр с черным крепом на барабанах, с черными слоновыми костями вместо колотушек! И вот после такого сна приходится вставать утром и рассказывать маме о вчерашнем. Не все, разумеется, но ей и части было достаточно; она заплакала, закричала, потом опять заплакала, ведь женщины любят плакать, верно? Она называла меня своим преступным сыном, но ведь мы не сделали ничего плохого, правда, Уилл?
— Кто-то чуть было не прокатился на карусели.
Джим шел под дождем, не разбирая дороги.
— Не думаю, что мне еще раз этого захочется.
— Ты не думаешь!? После всего что было!? Черт возьми, сейчас я расскажу тебе кое-что! Ведьма, Джим, воздушный шар! Прошлой ночью, совсем один, я…
Но рассказывать не было времени.
Не было времени рассказать, как он ранил шар и тот улетел умирать в дальнюю сторону, унося с собой слепую женщину.
Не было времени, потому что шагая под холодным дождем, они вдруг услышали какой-то горестный звук.
Они
— Джим, — насторожился Уилл, — кто-то плачет.
— Нет, — Джим продолжал шагать.
— Там маленькая девочка.
— Нет. — Джим не хотел даже взглянуть. — Что ей делать на улице под деревом в такую погоду? Идем.
— Джим, ты же слышишь!
— Нет, не слышу, не слышу!
Но плач становился все сильнее, он звучал в зарослях осенней травы, летел сквозь дождь, словно печальная птица, и Джиму пришлось повернуть, потому что Уилл уже шагал по пустырю.
— Джим, этот голос — я его знаю!
— Уилл, не ходи туда!
Джим остановился, но Уилл, спотыкаясь, шел, пока не оказался под деревом, пронизанным дождем; казалось, само небо опустилось и смешалось с осенней листвой, потекло серебристыми ручьями по стволу и ветвям; и под ними Уилл увидел маленькую девочку, закрыв лицо руками и припав к земле, она рыдала так, словно потерялась в ужасном лесу, словно не было вокруг ни города, ни людей.
Наконец, Джим подошел к дубу и спросил:
— Кто это?
— Не знаю. — Уилл почувствовал, как слезы подступили к глазам — он догадывался, кто эта девочка.
— Это не Дженни Холдридж, она…?
— Нет.
— Джейн Франклин?
— Нет. — Уилл чувствовал себя так, словно ему сделали укол новокаина в десну — язык не шевелился, губы онемели. — Нет…
Маленькая девочка рыдала, она знала, что они близко, но не глядела на них.
— Я… я… помогите мне… никто не поможет мне… мне… мне… я не хочу так…
Затем она немного успокоилась и подняла заплаканное лицо, с опухшими от слез глазами. Она была потрясена, увидев их рядом.
— Джим! Уилли! О Боже, это вы!
Она схватила Джима за руку. Он отдернул руку и крикнул:
— Нет! Я тебя не знаю, пойдем отсюда!
— Уилл, помоги мне, Джим, о, не уходите, не оставляйте меня! — Она судорожно всхлипнула и вновь залилась слезами.
— Нет, нет! — завопил Джим, заметался, бросился бежать, упал, вскочил на ноги, поднял кулак, чтобы ударить ее, но, весь дрожа, сдержался и опустил руку. — Ох, Уилл, Уилл, давай уйдем отсюда, прости меня, о Господи, Господи!
Девочка под деревом отпрянула, пристально посмотрела на них, потом застонала, обхватила себя руками и, покачиваясь, словно убаюкивая младенца, заговорила, почти пела, одиноко стоя в сумраке темного дерева, навсегда отрешенная от всего, и никто не мог вторить ей, и никто не мог прервать эту песню.
— …кто-нибудь должен помочь мне… кто-нибудь должен помочь ей… — она словно оплакивала чью-то смерть. — …кто-нибудь должен помочь ей… никто не поможет… никто не… помог ей, если бы не я… ужасно… ужасно…