...И гневается океан(Историческая повесть)
Шрифт:
Довод оказался решающим, и Лангсдорф засучив рукава приступил к своим новым обязанностям. Судно, на котором им предстояло выйти в море, было двухмачтовым бригом, довольно новым, но страшно грязным и запущенным. Называлось оно «Мария Магдалина», и по сему поводу офицеры с «Надежды» отпускали двусмысленные шуточки, находя немало общего между камчатской «Марией» и пресловутой библейской распутницей из города Магдалы.
Лангсдорф кое-как привел судно в божеский вид, и оно отправилось в путь, имея на борту шестьдесят зверобоев, половина из которых была больна скорбутом [57] .
57
Скорбут —
Из Петропавловска Резанов взял с собой двух флотских офицеров — лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова. Николая Хвостова Резанов знал еще по Петербургу как храброго человека и отличного моряка. Когда Российско-Американская компания стала набирать способных капитанов для работы в Восточном океане, Николай Петрович порекомендовал Хвостова.
Хвостов плавал в здешних местах уже несколько лет и был по-прежнему на хорошем счету, но… только как штурман. От губернатора Кошелева Резанов немало понаслышался о пьяных дебошах лейтенанта. Однажды, будучи во хмелю и с командой не более трезвой, он взял на абордаж какое-то бостонское судно, капитан которого не пожелал ответить на пушечный салют хвостовского корабля.
— Золотая голова, да рыло погано — на водочку падко, — со вздохом сказал Кошелев. — Хоть бы вы его приструнили.
Мичман Давыдов, восемнадцати летний юноша, был полной противоположностью Хвостова, и тем не менее они дружили. Хвостов относился к своему младшему товарищу с добродушной снисходительностью и часто вышучивал, но на людях звал по имени-отчеству.
В конце июня «Мария Магдалина» миновала остров Атту, самый западный из Алеутов, и подошла к Уналашке. Вода у берега была прозрачна, и на дне светились красно-белые коралловые рифы.
Пушечный выстрел поднял с прибрежных скал столько птиц, что они на какое-то время закрыли солнце.
Тотчас появились на байдарах алеуты. Они объяснили, что поселок находится по ту сторону острова, верстах в пяти. «Мария» двинулась в обход, а Резанов, Хвостов и Лангсдорф отправились туда пешком. Провожатым был один из алеутов — пожилой человек с грязновато-коричневой кожей и плоским носом. Он был одет в парку, сшитую из шкурок морских попугаев [58] . Парка была украшена раковинами, полосками меха и цветной кожей. Голову алеута покрывал деревянный обруч с длинным овальным козырьком. За обруч были воткнуты усы морского льва — они упруго покачивались при каждом шаге, — а на козырьке сверкали нашитые глазчатые бусы.
58
Эту одежду носят на обе стороны: в дождь — перьями наружу, в мороз — перьями внутрь, как шубу.
На севере острова беспрерывно, как заядлый курильщик, пускал клубы дыма вулкан. Его окружали более мелкие куполообразные сопки. До середины они были словно обиты черно-зеленым бархатом — мшаниками, на вершинах же лежали снега.
Провожатый шел споро, и путешественники едва поспевали за ним. Тропинка петляла меж невысоких зарослей ивняка и карликовой березы, спускалась в разлужья с густыми травами и снова выбегала на косогоры, сплошь усыпанные голубикой, брусникой и клюквой.
До места добрались только к вечеру. Поселок состоял из полусотни землянок и назывался Иллюлук [59] .
59
Ныне Дэтч-Харбор, крупнейшая военно-морская база США в Тихом океане.
В середине поселка стоял пятистенный русский дом, рубленный из могучих, кондовых бревен. Это была торговая контора компании, служившая одновременно и магазином и складом.
Низко кланяясь, выбежал приказчик — бородатый мужик в ситцевой рубахе распояской — и рассыпался словами, округлыми, как кедровые орешки:
— Охти мне тошнехонько! Проморгал гостей, окаянный. Не велите казнить, велите миловать, ваши благородия.
Он широко распахнул дверь в дом, и гости вошли в жилую половину. Приказчик тотчас погнал жену-алеутку собирать на стол и цыкнул для острастки на ребятишек, черноволосые головенки которых свисали с полатей:
— Кыш, поросята! Обомрите на время!
В углу комнаты, под старой иконкой Спасителя, горел чадук. Спаситель щурился на гостей опасливо и диковато, словно его слепило золото офицерских эполет. Гости сидели на лавке, блаженно вытянув ноги, мимо них бесшумно, как лисичка, сновала хозяйка, таская на стол еду. Приказчик Макар Иванович принес откуда-то графин спирта, и Хвостов одобрительно подмигнул ему.
— Ну, гостюшки дорогие, — потирая руки, сказал приказчик. — Прошу откушать, чем бог послал. На хлебе, на соли да на добром слове…
Хлеба на столе, правда, не оказалось, зато рыбы было великое разнообразие — и вареная, и соленая, и вяленая, и жареная. На второе блюдо хозяйка подала дымящуюся гору мяса. Мясо было непривычного черного цвета и приправлено щавелем.
— Это котик, — пояснил Макар Иванович. — Отведайте и не смотрите на его арапское обличье. Вкусно!
Мясо и впрямь было вкусным и напоминало телятину.
— Я бы и свининкой вас попотчевал, да боюсь, побрезгуете — больно рыбой отдает. Мы свиней своих рыбой откармливаем, — говорил хозяин, не забывая подливать в оловянные кружки зеленоватый спирт. — Картошечка была — кончилась, теперя-ко новой ждем.
— И хорошо родится? — удивился Николай Петрович.
— Что твое яблоко под Володимиром. Картошку-то сюда еще покойный Григорий Иванович Шелихов завез, царствие ему небесное.
Макар Иванович размашисто перекрестился. Глядя на него перекрестилась и жена-алеутка.
— Верует? — показав на нее глазами, спросил Хвостов.
— Да как оно вам сказать, ваше благородие? Алеуты у нас, конешно, все православной веры, только проку от этого на пшик не выходит. У них ведь как: Христос распятый в одном углу, в другом — идол поганый. Обоим молятся, обоих тухлым мясом кормят и опять же обоих бьют, ежели не угодили. Морока одна!
Николай Петрович, не удержавшись, засмеялся. Хозяин тоже улыбнулся:
— Истину говорю, ваше благородие. Эти домовые и креститься бы не стали вовек, да попы-то их подарками заманивают: на шею крестик, а в руки — рубаху али штаны бумажные. Вот они и валят валом, когда поп наведается да с пьяных глаз заново крестить почнет. Которые уж не единожды обряд принимали. Староста наш, к примеру, тот, что вас привел, три христианских имени носит: Афанасий-Гермоген-Лукиан. А как был, тупоносый чертушко, язычником, так и по сей день остался.