...и Северным океаном
Шрифт:
— Я ничего не поняла, — созналась Вера Николаевна. — Пронеслись, как пуля. А что это за странное суденышко стояло у берега? Нелепое такое, с трубой на боку.
— Единственное в стране. На Волге ничего подобного нет. Это туер. Он передвигается по канату, проложенному на дне. Наматывает канат на лебедку, подтягивается против течения и тянет за собой другое судно, которое само не может преодолеть порог. В общем, судно-бурлак.
— Завтра мы должны дать спектакль для речников Енисея, — неожиданно сказала Вера Николаевна. — Обязательно на ходу судна.
Назавтра не вышло —
Давали «На бойком месте» Островского. Начало спектакля подгадали к широкому, спокойному плёсу. Енисей разлился здесь на пять километров, и стенами зрительного зала были синие далекие берега. Зрители расселись кто куда: на крыши кают, на рулевую рубку, а какой-то ловкач примостился даже на мачте, оседлав грузовую стрелу.
Речники не избалованы театрами. Летом — в плавании, зимой — в отдаленных затонах. Телевидения тогда не было, затонские кинопередвижки прокручивали большей частью старые картины. И вот живые сцены народной жизни в исполнении лучших актеров страны. Вера Николаевна играла Евгению, хозяйку постоялого двора.
— Вот змея! Ну змея! — крикнул вдруг во время действия кто-то из зрителей. Крикнул от всего сердца.
«Мы из Игарки»
Малый театр предполагал дать несколько спектаклей в Игарке.
Слава Игарки уже гремела по белу свету. Ей исполнилось тогда всего семь лет от роду. Это был самый северный город на азиатском материке. Мир увидел, что большевики серьезно и по-деловому взялись осваивать далекие окраины Сибири.
В 1929 году пароход «Полярный» привез на берег до той поры никому не известной протоки первых строителей. Их было двести пятьдесят человек. Они высадились прямо в тундре, поросшей мелким леском.
Зимой в пургу, в морозы пустили лесопильный завод. Новый город дал сибирскому лесу выход через Северный морской путь во все порты мира. Лоцманы проводили сюда от устья Енисея большие морские корабли.
Перед Игаркой я не прилег ни на час, боясь, что не увижу, как выглядит город издалека.
Мы вошли в протоку, защищенную от ветров всех румбов высоким берегом. На берегу поднималась деревянная башня, похожая на каланчу. От земли до крыши во все ее четыре этажа была нарисована карта низовьев Енисея. Под крышей голубело Карское море. Вывеска на русском и английском языках как бы предупреждала нас, речников, что мы тут сбоку припека. На вывеске было написано: «Администрация морского порта Игарка». Морского, хоть он и на реке!
Наш приход остался бы незамеченным, если бы не Малый театр. Артистов встречали торжественно, с оркестром.
В Игарке мы должны были принять дополнительные грузы, привезенные на морских кораблях. Кораблей было еще немного, обычно они приходят за лесом позднее, под осень, когда окончательно освобождается от льдов Карское море.
Возле причалов начиналась лесная биржа. Высокие штабеля желтоватых досок, балок, брусков образовывали правильные квадраты вдоль проездов. На
В Игарке не было ни одного каменного дома. Самый деревянный город в стране: деревянные дома, деревянные мостовые, деревянные тротуары. Ветер нес не пыль, а опилки. Надписи на русском и английском языках предупреждали: «На мостовой курить воспрещается». Чиркнуть спичкой разрешалось только возле ящиков с песком, поставленных на перекрестках.
Но вон же человек идет навстречу, спокойно попыхивая трубкой! В руке у него зажат огурец, через плечо — фотоаппарат, на ногах — клетчатые чулки и широкие, надувающиеся, как баллоны, брюки гольф чуть ниже колен. Явно иностранец. И с ним девушка. Переводчица?
— Извините, пожалуйста, я журналист, и мне хотелось бы знать… Я хотел бы взять интервью у этого господина, что он думает об Игарке?
— Джэналист? — переспросил иностранец.
— Это господин Гендерсон, сотрудник американского посольства в Москве, — пояснила переводчица. — Перед отъездом на родину захотел побывать в Игарке. Господин Гендерсон спрашивает, почему вы носите морскую форму, если вы журналист.
Я ответил. Американца удивило, что для речников издается печатная газета. Такие газеты, добавил он, выходят на морских лайнерах, совершающих рейсы между Америкой и Европой. Но там — другое дело, там бывает много пассажиров, и их надо развлекать. Кстати, сколько стоит помер вашей газеты?
Услышав, что мы раздаем свою газету бесплатно, американец покачал головой. Я не понял, осуждает он или удивляется.
— Спросите, пожалуйста, господина Гендерсона, что ему понравилось в Игарке?
— Это! — Американец протянул мне огурец.
Переводчица пояснила, что господин Гендерсон получил огурец в совхозе «Полярный». Американец намерен привезти его в Москву, показать в посольстве. Выращивать огурцы за Полярным кругом — это замечательно.
И еще господин Гендерсон говорит: ему понравилось то, что дети Игарки пишут книгу о своем городе. Господин Гендерсон был рад встретиться с советским морским журналистом и пользуется случаем, чтобы пожелать успеха его газете. Гуд бай!
Я пошел искать Тошу Климова. Анатолий Климов был тем человеком, который помогал игарским ребятам писать книгу. Ее план прислал в Игарку Алексей Максимович Горький, а рукопись позднее отредактировал Самуил Яковлевич Маршак. Но несправедливо, рассказывая историю этой книги, забывать о Климове.
Вот кто должен был бы заведовать отделом Севера, а не я! Но Анатолий Климов ничем не хотел заведовать и вообще не сидел на редакционном стуле больше трех дней в месяц. Он был влюблен в Арктику. Долго жил на тюменском Севере, потом появился у нас в редакции — худощавый, стройный, белокурый, в куртке из оленьего меха и расшитых бисером настоящих унтах, обуви кочевников тундры. У него была легкая, танцующая походка. Он напевал странную песенку: